Интервью. Хирург-онколог Михаил Давыдов | Университет Правительства Москвы
11.01.2019
Михаил Давыдов – лауреат Государственной премии РФ в области науки и техники, академик РАН, профессор, заведующий кафедрой онкологии Первого Московского государственного медицинского университета им. И. М. Сеченова, член Европейского и Американского общества хирургов, Международного общества хирургов.
Когда закончил операцию – разогнуться трудно– Сколько длилась самая долгая операция, которую вы проводили?
– Пятнадцать часов. Я был старшим научным сотрудником в Онкоцентре, вместе с моим учителем Анатолием Ивановичем Пироговым мы оперировали молодого человека с врожденной опухолью пищевода. Пятнадцать часов мы не могли выбраться из него. На каком-то этапе я попросил зажим Микулича, и моя рука осталась без зажима. Поворачиваю голову – а сестра спит стоя, как конь. Смотрю, а на улице ночь. Начали мы в девять утра.
– А что такое стоять в течение 8-10-12 часов?
– Когда стоишь, не чувствуешь. Но когда ты закончил операцию, разогнуться трудно. В молодые годы это было проще. Сейчас, конечно, потяжелее. К счастью, я довольно быстро оперирую: то, что делается шесть часов, я делаю за полтора-два.
– Физическую форму как-то поддерживаете?
– Конечно, поддерживаю. Именно хирургией.
– А бывает, что что-то идет не так, как должно?
– Бывает, что операция идет не так, как ты хотел бы, чтобы она шла. В силу ряда обстоятельств: технических условий, плохих условий оперирования, сложных анатомических взаимоотношений.
В хирургии бывает все. Еще в Онкоцентре мы оперировали начальника милиции Сахалина – молодой генерал, громадная опухоль грудины была, которая давила на передние отделы сердца. Сердце уехало у него под мышку. Я довольно быстро убрал эту опухоль вместе с фрагментом грудины, освободил сердце. И как только освободили, сердце остановилось тут же – синдром декомпрессии.
Я час это сердце массировал – никакого ответа на терапию. Так и погиб больной, хотя опухоль была удалена очень быстро, несколько минут руками. Вот такой феномен декомпрессии. Он часто наблюдается в хирургии грудной клетки. Непредсказуемая вещь, но прогнозируемая, надо к этому быть готовыми.
– «Непредсказуемая, но прогнозируемая» – очень интересная формулировка. А что, на ваш взгляд, отличает хорошего хирурга от посредственного и от плохого?
– Я всегда говорю: хирург – это оперирующий терапевт. Он должен быть очень грамотным человеком, который помимо знания терапии еще владеет оперативным мастерством и способен убрать пораженный орган, не повредив непораженную часть органа. Как правило, это человек, хорошо знающий многие отрасли рядом с хирургией – это и терапия, и неврология, в животе нужно знать акушерство и гинекологию, урологию и т.д.
В принципе, хирург-онколог – это общий хирург с большим диапазоном знаний и умений. Я всегда говорю, что общий хирург – это недоучившийся онколог.
Он занимается грыжами, аппендицитами, язвами и прочим подобным, но он не видел большой хирургии. Самая большая хирургия – это онкохирургия, где уносится 7-8 органов, большое количество окружающей органы клетчатки, нервные сплетения, сосуды. Я сейчас оперирую в этой клинике и вижу, что молодежь никогда таких операций не видела, для них это просто что-то невероятно новое – объемы другие, технология другая. Это тоже для них школа, безусловно.
– Когда вы впервые в России или впервые в мире проводили какую-то операцию, вы в этот момент понимали, что делаете то, что до вас сотни других хирургов не смогли сделать?
– Знаете, это не какая-то большая наука на самом деле, это просто конкретное решение сложной клинической задачи. В годы моей профессиональной молодости, когда я был аспирантом и даже доктором наук, профессором, эти операции не выполнялись вообще. Больные гибли.
Но онкохирургия не стоит на месте, развивается, накапливается опыт и приходит понимание, что поскольку нет терапевтической альтернативы для этих пациентов, то попытка удаления всех проявлений болезни оперативно дает шансы на выздоровление.
При опухолевом тромбозе нижней полой вены, когда опухоль растет по току крови, заполняет собой полую вену, блокирует печеночные вены, проникает в камеры сердца, больной погибает не от опухоли, а от декомпенсации гемодинамики – сердце не может сокращаться. Для решения этой проблемы была разработана операция через живот без остановки кровообращения.
Делать такие операции в Онкоцентре я впервые начал вместе с заведующим отделением урологии профессором Матвеевым – он и сейчас там благополучно работает, один из лучших специалистов в нашей стране. Это по-настоящему прорывная технология, и самый крупный в мире опыт на сегодня накоплен у нас. Отдаленные результаты не уступают результатам радикальных операций при раке почки. Это хорошая технология, которая сегодня в Онкоцентре поставлена на поток.
Трансплантация трахеи не принесла больших успехов, потому что не удалось создать протез, который бы удовлетворял нас полностью по функциональным и биологическим качествам. Биологический протез трахеи, который мы создали и вшили вместе с двумя бронхами молодой женщине, через четыре месяца рассосался.
По-видимому, мы допустили терапевтическую ошибку: надо было проводить супрессивную терапию, чтобы не дать ему возможности рассосаться. Мы рассчитывали, что протез был деиммунизирован, а оказалось, что это не так, и организм начал лизировать его. Протез стал мягким, перестал держать каркас, воздух стал плохо проходить. Поставили стент, но все равно в итоге женщина через пять месяцев погибла. Эта проблема не решена до сих пор никем.
Мы могли бы играючи решать все проблемы онкологии– Скажите, пожалуйста, правильно ли это, так ли должно быть, что у нас несколько крупных центров – Москва, Петербург, а в регионах один онкокабинет, один онкодиспансер? Что делать с этой ситуацией?
– Законодательная конструкция нашего государства такова, что сегодня за уровень здравоохранения отвечают регионы. Губернатор определяет кадровую политику, финансирование той или иной отрасли, поэтому мы получили в результате разновеликие показатели эффективности здравоохранения в разных регионах. В одних оно более успешно, в других – менее, в-третьих – вообще никакое.
Если бы боеспособность воинских частей Министерства обороны была повешена на регионы, мне трудно представить, какая бы была у нас армия. Не надо прятать голову в песок, надо говорить правду – Министерство здравоохранения должно было быть построено по той же конструкции, что Министерство обороны, и находиться в прямом подчинении президенту.
Министерство здравоохранения должно отвечать за всю специализированную помощь в стране. Последняя точка приложения – республиканские, областные, краевые больницы. Все, что ниже этого уровня, то есть первичная медицинская помощь с последующей эвакуацией до уровня специализированной помощи – это ответственность муниципальная, губернаторская. Тогда понятно, кто чем занимается и за что отвечает.
Кроме того, с моей точки зрения, у нас абсолютно порочная модель финансирования здравоохранения. Страховая медицина загнала ее в тупик, она не покрывает тарифы, нет бюджета учреждения. У них только ВМП высокотехнологичное и ОМС. Что-то планировать сложно, потому что тарифами оплачиваются и налоги, и зарплата врачам, и лекарства.
Никто не может внятно объяснить, почему отказались от ясной, понятной сметной модели. Один из аргументов – что не хватало денег. Пусть будет меньше денег, но мы будем знать, на что они даны, как мы должны планировать свою работу, имея определенный объем денег для решения тех или иных задач, что было всегда при советской модели здравоохранения. Она тоже была не богатая, но она была ясная и понятная.
– Сейчас, насколько я понимаю, в регионах просто беда. Врач, оторванный от науки, толком ничего не может сделать.
– Успех или неудача того или иного учреждения или его руководителя, с моей точки зрения, связан с объемом финансирования этого учреждения. Если есть профессиональный коллектив и толковый руководитель, никаких проблем не существует.
Сегодня мы могли бы решать все проблемы онкологии играючи, усилив наши мероприятия по ранней диагностике. Нужно сегодня бросить все силы на раннюю диагностику этого заболевания. Вместо этого мы в России имеем полмиллиона заболевших и триста тысяч погибших ежегодно.
Из них около ста тысяч погибает в течение первого года с момента выявления заболевания, то есть у них уже запущенная 4-я стадия. Вот такие результаты мы носим уже много лет, и никакие движения в этом плане не делаются.
Службы, которая бы мониторила эту ситуацию, нет. Есть онкологические учреждения, которые по возможности решают те или иные проблемы. В советское время в Минздраве был Департамент онкологической помощи, который мониторил ситуацию, курировал, проводил профилактику. Сейчас этого нет.
– Кстати, хотела спросить: онкологических заболеваний сейчас стало больше или просто больше людей стало до них доживать?
– Действительно, это болезнь пожилого возраста. Есть такое выражение – не каждый доживает до своего рака. Один, к сожалению, доживает в 30 лет, а другой – в 90. Но все-таки основная масса заболевших – это лица где-то от 60 до 75 лет.
– Нет, никогда не проходил. Я фаталист.
– То есть призываете к тому, чтобы все регулярно проходили обследование, а сами…
– Многих это волнует, меня – нет. Мне 70 лет, что мне бояться-то? Уже пожил, хватит.
Не менее эффективно, чем на Западе– Наша онкология догоняет западную, вровень идет или в чем-то перегоняет? Как вы оцениваете ситуацию?
– Это очень сложный вопрос, потому что, с одной стороны, мы по определению не можем быть передовыми: у нас современной фармацевтической промышленности нет, медицинской промышленности нет, приборостроения нет. Вся линейка аппаратов лучевой терапии импортная.
Технологический уровень определен нашим технологическим отставанием. Мы владеем этими технологиями, но мы не можем быть передовыми при этом. То же самое с лекарственным обеспечением – все новые препараты у нас до сих пор импортного производства. Мы пытаемся сейчас что-то копировать, но много контрафактной продукции.
Где мы лидируем – это в онкохирургии, и то лидирует в основном Онкоцентр. Я двадцать лет развивал ее, учил других. Клиническая школа Онкоцентра самая передовая, безусловно, никто не может с ней сравниться.– Это миф, что онкологическое заболевание можно хорошо вылечить только на Западе?
– Миф, конечно. Сегодня в России практически все виды рака могут вылечить не менее эффективно, чем на Западе. Вопрос в своевременном начале и правильном лечении с помощью тех препаратов и технологий, которые есть на сегодняшний день.
К сожалению, мы имеем довольно большое количество запущенных случаев. По статистике, выздоровление от рака молочной железы в США почти 100% благодаря своевременной диагностике и правильному лечению эффективными передовыми препаратами. В России 65-70% – на треть меньше. И то лукавят, по-моему.
– Насколько я понимаю, в области детской онкологии на Западе уже решаются очень многие вопросы, которые для нас пока сложны?
– Нет, вопросы детской онкологии и здесь хорошо решаются. В частности, Институт детской онкологии Онкоцентра – один из передовых институтов, где очень хорошо поставлена хирургия, я там много раз сам оперировал сложнейших детишек. Там решаются такие хирургические проблемы, которые не решаются больше нигде.
Вообще детская онкология – это не есть большая проблема. Это может странно звучать, но детские опухоли хорошо лечатся, примерно 80% детей полностью выздоравливают, в отличие от взрослых.
При правильно поставленном лечении с ними должно быть все в порядке. Я удивляюсь, когда по телевизору слышу: «Помогите Маше, ей нужно 4 миллиона». Бред полный. Пожалуйста, обратитесь в рамках поддержки фондов, и ребенку те же самые виды лечения окажут, что и за рубежом, только бесплатно.
– Как вы оцениваете ситуацию с квотами, что у нас вообще происходит?
– Как только эта система появилась, я сказал, что это просто возврат крепостного права. Квоты – это некий финансовый сертификат на оплату вашего лечения, причем не полностью покрывающий потребность. Мало кто понимает вообще, как эти квоты используются.
Я считаю, что на лечение надо тратить столько, сколько нужно тратить. Вот я был недавно в Израиле в центре им. Ицхака Рабина, и спрашиваю директора: «Кто оплачивает лечение пациентов?» – «Правительство». Там дается столько денег, сколько нужно на лечение человеку. Тем более онкологический больной лечится не один раз, он может в течение всей жизни лечиться.
Квоты – это порочная модель финансирования, я об этом говорил уже много раз. Я считаю, что самое ясное, понятное и планируемое – сметное финансирование. Когда мы знаем количество коек, мощность коек, задачи койки, количество персонала, то понятно, сколько нужно денег.
Кроме того, квоты – это дополнительный вариант препятствия своевременному оказанию медицинской помощи. Человек должен получить квоту, значит, он должен ее выбивать, ему могут и не дать этой квоты, и тогда он может лечиться по своей страховке. Внесена некая путаница, которая приводит многие учреждения к финансовым нарушениям – иногда просто в силу разных систем учета и сбоев техники.
Проблема здравоохранения сегодня заключается в нехватке денег и порочной модели финансирования.
– Вы застали время, когда все, кто мог уехать, уехали в более хорошие условия, на большие зарплаты за рубеж. Огромный отток был именно биологов, микробиологов. Вы сами не хотели уехать?
– Главный поток уезжающих был из фундаментальной медицины, экспериментаторы в основном уезжали из Института канцерогенеза. Там очень талантливая молодежь была – выпускники биофака МГУ, которые зарабатывали копейки. Их отслеживали по их работам, делали им приглашения, давали лабораторию, давали гранты, и они ехали туда не за колбасой, а для того, чтобы реализовать себя. Многие там до сих пор работают. В клинической медицине значительно меньше людей уезжало.
Мой ученик Алишер Акабаров, талантливый парень, тоже уехал с родителями в США. Сейчас он главный хирург крупного госпиталя, успешный человек, который реализовал себя, потому что приехал туда из великолепной школы.
Мне предлагали уехать много раз, но я всегда отказывал. У меня даже был конфликт на эту тему. Когда мне один знаменитый профессор, я не буду называть его фамилию, сказал: «Михаил, почему ты не переезжаешь работать в Америку? Тебя заберут с руками и ногами», – я ответил: «Ты знаешь, я никогда не буду работать ни в Америке, ни в Европе. Я буду работать только на территории того государства, где родился и где состоялся как профессионал».
Сейчас приглашают на работу многие республики бывшего Советского Союза. Недавно из Узбекистана получил приглашение поехать туда работать.
Не хочу оказывать услуги, хочу помогать человеку– Вы всю жизнь работаете на грани между жизнью и смертью. Как вообще вы понимаете, что такое жизнь и что такое смерть?
– Не могу сказать, что я на грани жизни и смерти. Я каждый раз общаюсь с пациентом перед операцией и отдаю себе отчет, что я разговариваю с живым человеком, и он должен после операции остаться живым, я несу за него ответственность. Хирург не должен ошибаться, он не имеет на это права. У меня были ошибки, как и у всякого специалиста такого направления, но, к счастью, очень редко.
Жизнь – это самый главный, важный ресурс человека, за нее нужно бороться любыми способами. Я как профессионал этим всю жизнь занимаюсь – борюсь за жизнь человека даже в безвыходной ситуации.
Я мог бы привести много примеров, но не хочу называть имена ныне здравствующих людей, которые занимают большие позиции и в политике, и в шоу-бизнесе – за их жизнь бились в тех ситуациях, когда биться уже было невозможно. Сегодня они живы и здоровы, а для врача это означает большое удовлетворение от результатов своего труда.
Сейчас, к сожалению, врач не «спасает человека», а «оказывает услуги». Если бы я выбирал профессию сегодня, то я не пошел бы в медицину, потому что я не хочу оказывать услуги, я хочу помогать человеку.
Пропала романтика, которая позволяла при минимальной зарплате 25 раз в месяц дежурить по ночам, бороться за жизнь человека. Сейчас все очень прагматично. Мне в молодости было неинтересно, в чем я буду ходить, на чем я буду ездить – мне была интересна сама профессия и весь процесс оказания помощи.
Сегодня молодежь немножко другая, она настроена более прагматично: хочет хорошо жить, ездить на хороших машинах, хорошо одеваться, а для этого нужны соответствующие деньги.
– Если у сотрудника государственной клиники очень дорогая машина, о чем это говорит? Настороженно к этому надо относиться?
– Ни о чем это не говорит. Дорогая машина – значит, заслуженный и высокооплачиваемый человек, который, наверное, работает, помимо государственного, еще в каком-то другом учреждении. Он консультирует в свободное время, зарабатывает деньги, он создает своей семье условия для нормальной жизни. А с какой стати он должен нищенствовать, если он сутками находится на работе?
– Михаил Иванович, скажите, не обесценивает ли смерть жизнь человека, если мы все – люди конечные? В чем смысл жизни, если она все равно заканчивается?
– Смысл жизни в том, чтобы максимально ее продлить. Мне задавали вопрос, как я отношусь к эвтаназии, когда человек просит сократить ему жизнь. Я сказал: «Это не медицинская проблема. Медицинская проблема – продлить жизнь человеку, а не сократить ее. Это социальная проблема, там другие институты должны работать».
Нужно обеспечить человеку такое качество жизни, чтобы он хотел жить. Вот недавно показывали американца, который всю жизнь прожил с тяжелым неврологическим синдромом, но при этом он жил. Ему были созданы условия, при которых он вел тот образ жизни, который его вполне устраивал. Качество жизни – вот что важно.
– Как вы думаете, есть ли что-то после смерти?
– Нет. Я человек неверующий, не верю в эту сказочку. Я всю жизнь занимался наукой и всю жизнь своими руками переделывал то, что создал Господь Бог. После жизни ничего нет, кроме тлена, поэтому мы боимся смерти. Мы плачем, когда теряем родственников, мы понимаем, что никогда больше не увидим их.
– То есть вам кажется, что человек сводится к объему каких-то психофизических реакций? Наступает смерть – и заканчивается вообще все?
– Заканчивается абсолютно все. За долгую историю человечества этой встречи никто пока не зарегистрировал. Человек превращается в молекулы.
– Зачем тогда жить, если потом ты станешь лишь молекулами?
– Жизнь нужна для того, чтобы выполнить определенный объем работы и создать себе подобных. Вы должны обеспечить им условия, при которых они будут жить лучше, чем вы.
– Чтобы они потом тоже превратились в молекулы?
– В итоге да. Это закон жизни: все то, что делают, должно умереть. Иначе было бы перенаселение чудовищное. Все продумано. В геноме человека в хромосомах есть такие концевые отрезки, называются теломеры, и вот с возрастом они сокращаются. Как только они сократились окончательно, вы прекратили свое существование. Идет определенный износ.
Человек запрограммирован жить примерно двести лет, это мощность генома.
Но все факторы, которые на него влияют – социальные, экологические, технологические, – сокращают возможность реализации генома до ста лет. Одни покидают этот мир из-за болезней в 30-40 лет, другие доживают до логического завершения всех биологических процессов, но конец у всех одинаковый.
– Вы сказали, что всю жизнь на операциях исправляли созданное Богом. В операционной Бог присутствует?
– Да, во мне самом, конечно. Это проявляется в уверенности в себе и возможности сделать то, что ты запланировал, чтобы спасти человека. Я много оперировал священнослужителей. Я говорю: «Что ты ко мне пришел, молись Богу, пусть Он тебя спасает». – «Он это не может».
– Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) был епископом и при этом одним из самых передовых наших хирургов в области гнойной хирургии.
– Да. Как-то он был на приеме у Сталина. Сталин был человеком с чувством юмора. Говорит: «Вы много раз вскрывали человеку грудную клетку, а видели ли вы там душу?» Он отвечает: «Иосиф Виссарионович, я много раз вскрывал человеку череп, но не видел там мыслей».
На самом деле все очень просто и ясно. Нужно уровень профессионализма поднять на такую высоту, когда качество жизни человека после любого оперативного вмешательства не будет ущербным. Сегодня в онкохирургии главная задача – это не только создать условия для выздоровления, но и кардинально изменить качество жизни.
Если у человека рак пищевода, можно сделать операцию, после которой он останется калекой, то есть вывести ему стому на шею и гастростому, убрать пищевод. А можно создать новый орган, включить его, и вы, сидя с этим человеком за одним столом, даже не поймете, что у него искусственный пищевод: он будет есть котлеты и пить водку. Вот что такое качество жизни, вот что такое высокие технологии, которые относительно недавно стали внедряться.
Задача врача – биться за жизнь, а не думать о репутации– Вы следили за делом Елены Мисюриной? Что о нем думаете?
– Не следил, но, по-моему, это большое безобразие. За врачебные ошибки нельзя наказывать. Все ошибаются – и врачи, и не врачи. Тем более речь идет о больном, у которого был, если я правильно помню, лейкоз, у которого патология свертываемости крови. После любой пункции он может дать любое кровотечение.
Это даже не врачебная ошибка, это осложнение самой болезни. Раздули это немыслимым способом. Возможно, там какие-то другие причины есть, я просто не следил за этим делом. Но знаю, что реакция профессионального сообщества однозначная: нельзя врача наказывать за ошибку, потому что в следующий раз он не будет делать то, что должен делать.
– Где проходит грань между врачебной ошибкой и халатностью? Например, ушли чай пить, оставили роженицу, у ребенка тяжелейшие травмы…
– Это разные вещи. Ушли пить чай и оставили роженицу, ребенок выпал на пол и убился в итоге – это, конечно, безобразие, за это нужно наказывать, это халатность. А если хирург в сложнейшей операции пытался помочь больному, а получилось смертельное осложнение на столе в силу технических условий, его нельзя наказывать, потому что в следующий раз он не будет пытаться, он просто зашьет больного – и все, и будет прав. Это тупик.
Сейчас много пациентских сообществ образовалось, там юристы раздувают эту тему, там борьба за права пациента. Это бред, это контора на самом деле вреднющая, она приносит не те плоды, которых ожидают. Если начинать жестко критиковать врачей и преследовать их уголовно за их врачебные ошибки, они просто будут делать по минимуму, не подставляясь и не рискуя своей репутацией.
Задача врача – биться за жизнь больного, а не думать о своей репутации. Он не должен во время операции думать: что мне будет, если у меня будет осложнение? Он должен думать о том, что он должен сделать все, чтобы этот больной остался жив. Если у меня это не получилось и больной погиб во время операции, это трагедия, но это вовсе не преступление.
У меня такие ситуации были три-четыре раза за всю мою карьеру, когда я шел на рискованнейшие вещи, и больной погиб во время операции. У одного больного случился разрыв дуги аорты при аневризме, он на столе мгновенно погиб. Я мог и не пытаться. Я увидел трудность: опухоль прилежит к стенке сосуда, – я бы закрыл, ушел, и никто ничего не сказал бы. Давыдов зашил – значит, ничего нельзя было сделать. Но я-то сам понимаю, что я мог этому больному помочь!
– Получается, что мы полностью исключаем ситуацию, при которой врач может действительно быть неправ – как водитель поехал на красный свет, и у него люди погибли?
– Врач может быть неправ в силу своей некомпетентности, если он просто необразованный человек и занимается не своим делом. Но за это несет ответственность руководитель, который, зная его уровень, допустил его до этих условий работы.
Аккредитация сейчас выпускнику для чего? Чтобы посадить его в поликлинику. А что он может? Он ничего не может, его надо учить еще. Система контроля профессионализма у нас очень сильно деформирована. Выполняется социальный заказ, чиновники бодро и весело рапортуют о небывалых достижениях, но качество медицинского образования и медицинской помощи от этого не улучшается.
– Тут двойная проблема: с одной стороны, из-за информационных скандалов страдают очень хорошие врачи, а с другой – в медицине есть люди с купленными дипломами.
– Как правило, они работают в косметологии, в какой-нибудь маленькой стоматологии. В серьезных разделах хирургии с купленным дипломом нечего делать. Люди годами учатся, стажируются, имеют хорошую школу, хорошие научные и практические корни, поэтому этим людям можно доверять всегда.
Конечно, они тоже могут ошибаться, как всякий человек, но врачебные ошибки нужно относить скорее к числу трагедий, а не совершенного по злому умыслу или халатности. Редко бывает, что профессионал проявляет халатность. Как правило, высокий профессионал бывает хорошим человеком, который никогда не бросит нуждающегося без помощи.
Сегодня мы бились минут сорок, пытались размотать опухолевый узел, который был вмонтирован в бифуркацию трахеи на большой глубине у молодого парня. Была угроза разрыва противоположного бронха, трахеи – тяжелейшего осложнения, несущего риск для жизни. Тем не менее, мы понимали, что если не удалить эту опухоль, прогноз у парня нулевой, а ему всего тридцать лет.
Я рисковал своей репутацией, чтобы спасти ему жизнь. А ведь мог занять другую позицию: опасно, пусть живет с этим, сколько проживет – столько проживет. Но это же непрофессиональный подход!
Я убежден, что врач, особенно в оперативных разделах, должен делать все, что может сделать. А если не может сделать, то надо позвать того, кто может.
В свое время в Онкоцентре я завел порядок: если молодой хирург открыл живот и зашил его, не позвав более опытного специалиста, это его последняя операция. Вызови шефа, пусть посмотрит, оцените коллегиально. Молодой специалист не может быть последней инстанцией.
Упал в яму, зашел грязный и встретил доцента кафедры онкологии– Как вы приняли решение пойти в медицину?
– Это произошло совершенно случайно, у меня в роду нет ни одного медика. Я поступил в институт после армии. На меня произвела впечатление знаменитая трилогия Германа – «Дело, которому ты служишь», «Дорогой мой человек», «Я отвечаю за все», – где Володя Устименко прошел суровый путь от восторженного юноши до хирурга-фронтовика, который налаживал медицинскую помощь во временном центре. И я, не понимая ничего в хирургии, почему-то решил стать хирургом.
Первый Московский медицинский институт я закончил в 1975 году. Уже в институте много занимался, дежурил по хирургии в 23-й и 67-й больнице. Потом попал в ординатуру Института экспериментальной и клинической онкологии, где и начался мой путь хирурга-онколога.
Попал туда я тоже случайно. Я хотел заниматься сосудистой хирургией, но у меня возник конфликт с иностранцем, и речь шла о том, что я вообще никуда не попаду. Проректор Первого медицинского института профессор Сыченников вызвал меня и сказал: «Знаешь что, парень, ты один из лучших студентов факультета, поэтому я тебе напишу направление на Каширку. Там проходят ординатуру по онкологии». Я говорю: «Я не хочу быть онкологом, я хочу быть хирургом!» Он отвечает: «Дурак, ты не понимаешь, это самая крупная хирургия».
Я приехал на Каширку – это еще старое здание было, строительство нового только начиналось, грязи было по колено, канавы какие-то. Упал по дороге в яму, грязный зашел в фойе и встретил доцента кафедры онкологии, которая у нас вела курс – Надежду Германовну Блохину, жену Николая Николаевича Блохина. Она говорит: «Миша, что ты здесь делаешь?» Я с такой надеждой сказал: «Да знаете, меня направили в онкологию. Может, меня еще не возьмут?» «Нам такие нужны», – забирает у меня эту бумагу-направление, дает мужу, тот написал фломастером «зачислить». Так я стал онкологом.
Я попал в торакальное отделение, или отделение грудной хирургии, которым руководил очень известный профессор того времени – Борис Евгеньевич Петерсон. Он потом погиб на охоте, уже будучи директором института им. П. А. Герцена. В этом отделении закончил ординатуру, впервые увидел большую хирургию. Она оказалась совсем не такой, как я себе представлял.
Когда Бориса Евгеньевича Петерсона направили директором института им. П. А. Герцена, оттуда на заведование нашим отделением пришел Анатолий Иванович Пирогов – блестящий, совершенно уникальный торакальный хирург. Я думал, что я что-то понимаю в хирургии, что-то самостоятельно пытался изображать, но когда я в первый раз увидел, как оперирует Пирогов, сказал себе: Миша, начинай все сначала, ты ничего не умеешь, ничего не понимаешь.
У него была виртуозная, элегантная техника оперирования острым путем. До этого я не представлял, что остроконечными ножницами можно делать такое в корне легкого, где тонкостенные крупные сосуды. Этой технике я у него учился, и поскольку я двурукий, переученный левша, то у меня это получалось значительно лучше, чем у других.
– Не жалели никогда, что ушли из бокса?
– Я ушел идейно. Мне был 21 год, я начал учиться в институте и понял, что у меня не руки, а кувалды. Начал дежурить в больнице – нитку не чувствую в руках. Это было трудное решение. Меня никто не понял, потому что я был членом сборной, выступал в весе до 75 килограммов. Когда я бросил бокс, стал весить сразу 85 килограммов, не мог ни в одни брюки, ни в один пиджак залезть. Потом взял себя в руки, где-то до 80 догнал и так держал. Правда, в последнее время набрал, но сейчас это уже простительно.
– А руки потом изменились?
– Конечно. Я переученный левша, к тому же занимался музыкой, поэтому у меня руки довольно чувствительные.
– Много времени ушло на переход от бокса к хирургии?
– Несколько месяцев. Просто ушла перетренированность, ушла мышечная масса – и все.
Впереди должен быть тот, кто впередиПо окончании аспирантуры я защитил кандидатскую диссертацию, и меня оставили в качестве младшего научного сотрудника в этом отделении. Вскоре после этого меня незапланированно послали в качестве консультанта от Всемирной организации здравоохранения в Северную Корею. Должен был ехать совершенно другой человек, но у него не получилась. Блохин решил, что надо послать действующего хирурга.
Там было много консультантов из разных стран: и немцы, и французы, и итальянцы, и голландцы, и японцы… Профессура оперировала, а я всего лишь младший научный сотрудник из СССР. Думаю: как я там буду оперировать, кому я что покажу?! Но получилось так, что буквально из аэропорта меня завезли в госпиталь. Мы ехали мимо, и мне сотрудник корейского МИДа говорит: «Сегодня оперирует консультант из Японии, не хотите посмотреть?» Говорю: «Давайте заедем, посмотрим».
Заходим в операционную, японская бригада оперирует желудок. Я смотрю – желудок подвижный, все нормально. И вдруг японец говорит: «Знаете, случай неоперабельный, здесь много узлов». Я вмешиваюсь: «Я считаю, что случай операбельный». Он отвечает: «Тогда помойтесь и покажите, как это делают». Я помылся и соперировал, хотя никогда раньше таких операций не делал.
Когда я его соперировал, увидел в глазах всех консультантов большое признание и уважение, и после они сами не оперировали, а ходили на операции ко мне. Я сам тогда еще не понимал уровня и своей школы, и своего личного.
В Корее я делал сложнейшие операции. Впервые в мире сделал обходное шунтирование при неудаленной опухоли пищевода, причем эту операцию я делал одному из заместителей Ким Ир Сена в городе Хамхунг по его просьбе.
Это была вынужденная операция: ничего невозможно было сделать, кроме как включить здоровую часть пищевода в обход неудалимой опухоли в грудном отделе. Больной после этого смог нормально питаться через рот. Потом, уже в России, я повторил это много раз, и мои ученики повторили, но тогда это была уникальная операция. Ее и сейчас почти никто не делает.
Когда я вернулся в Москву, меня назначили старшим научным сотрудником. В 1980 году я защитил кандидатскую диссертацию, а в 1988-м завершил докторскую работу по хирургии рака пищевода и с подачи Николая Николаевича Блохина стал руководителем торакального отделения Онкологического центра. Анатолий Иванович Пирогов уходил на пенсию по возрасту, Блохин вызвал меня и спрашивает: «Какие твои планы?» Я говорю: «Никаких планов. В клинике три доктора наук, я самый молодой из них, они более опытные люди, чем я». Он говорит: «А я считаю, что впереди должен быть тот, кто впереди».
В 1993 году, опять-таки с подачи Блохина, я стал директором Клинического института. Это замдиректора Центра, который всей клиникой руководит – 1100 коек. В 2001 году, после смерти директора Центра, я встал на его место. Кстати, я его оперировал по поводу генерализованного рака толстой кишки с метастазами в печени, и он еще год прожил после этого.
С 2001 по 2017 год я был директором Центра, развивал все клинические технологии, курировал фундаментальные исследования, стал президентом Ассоциации онкологов России. В 2006 году был избран президентом Академии медицинских наук. В этом я полностью повторил путь своего учителя – Николая Николаевича Блохина.
Молодого человека нужно влюбить в профессию– Каково вам было привыкать к месту, где сосредоточены тяжелобольные, зачастую отчаявшиеся люди?
– Я не чувствовал атмосферы безысходности, потому что я был молодым человеком, осваивал профессию, хотел быть крупным хирургом, хотел учиться и видел людей, у которых можно учиться. И мне повезло в этом смысле, потому что все мои учителя – это блестящие профессионалы и яркие люди.
Для того чтобы молодой человек освоил профессию, стал ее фанатом, его нужно в нее влюбить. Влюбить можно, артистично демонстрируя ему свое мастерство, чтобы это было красиво, эстетично, и быть самому яркой, интересной личностью, чтобы он влюбился и в тебя самого.
Борис Евгеньевич Петерсон – элегантный человек, большой педагог и крупный хирург. Анатолий Иванович Пирогов – артистичнейшая личность. Николай Николаевич Блохин – энциклопедист, блестящий оратор, выдающийся абдоминальный хирург. Я был влюблен в своих учителей, и, надеюсь, мои ученики влюблены в меня.
Они учили не только профессии, но и как себя вести в той или иной ситуации, как ходить, как вести себя за столом, какие вести дискуссии. Это была настоящая школа жизни. Ты в этой школе растешь и даже не чувствуешь иногда, насколько ты подрос, и только через некоторое время понимаешь, что ты приблизился к уровню своих учителей. Способ воспитания в настолько трудной профессии, как хирургия, может быть только таким.
Если шеф хирургической клиники интеллигентнейший, милый человек, воспитанный, увлекающийся музыкой, но плохой хирург, его не будет уважать даже ординатор. Если он пьяница, бабник, дебошир, матерщинник, но блестящий хирург – его все будут обожать. За профессиональный уровень прощается все остальное.
Но если он интеллигентный человек и блестящий хирург – это идеальное сочетание, только встречается оно редко. Хирурги – публика специфическая, особый вид деятельности отражается на порядке принятия ими решений.
Хирург отвечает за свои действия, за жизнь пациента и за действия своих ассистентов. Это накладывает, безусловно, отпечаток на его поведенческие реакции, на характер. Не всегда это приятные люди.
Я считаю, что мне повезло, что я попал в школу Онкоцентра. Я там учился и будучи ординатором, и будучи генеральным директором. Учился у коллектива в процессе работы. Дискуссии всегда были открытые, честные; все, что мы считали нужным, мы говорили в лицо. Была рабочая обстановка, чувства безысходности не было, люди шли на работу с удовольствием. Это лучшее учреждение страны до сих пор, аналогов нет.
– На первых операциях было страшно?
– Когда я попал первый раз в операционную, вообще в обморок упал, честно говоря. Всегда было страшно, просто страх разный. Поначалу просто цепенеешь. По мере накопления опыта, когда ты понимаешь, что выберешься из любой ситуации, это уже не страх, а мобилизация.
Это не привычка даже, а некая реакция на сложную техническую ситуацию, к которой ты, по сути, привык, и которая становится главным мотиватором выполнения сложных операций, потому что растешь на этом сам. Каждый раз, выполняя подобную операцию, ты понимаешь, что делаешь шаг вперед.
Как-то один из моих учителей сказал: «Миша, если ты пришел на работу и ничего нового не сделал, значит, ты напрасно пришел». Точно сказано. Каждая операция имеет свое лицо, она не повторяется, шаблонов нет. Всегда присутствует творчество.
– Как ориентироваться молодежи, которая приходит в медицину сегодня? Как пробиться начинающему хирургу?
– Судьба молодых зависит от того коллектива, куда они придут. Если уровень профессионализма и этический уровень высокий, молодой человек там будет расти и приживется, то все с ним будет нормально. Если коллектив безнравственный, непостоянный – судьба его будет печальной.
Безнравственный коллектив – это когда старшие плохо относятся к молодежи, никто не хочет учить, только гнобят, кошмарят. Молодежь нужно любить и создать условия, чтобы она влюбилась в человека, у которого пришла учиться.
Чтобы молодой человек был успешен, ему нужно показать профессию так, чтобы он влюбился в нее. Тогда будет нормальная преемственность этой школы. Если этого нет, то ничего не будет.
– А как молодым достичь мастерства?
– Копировать своих учителей, если они высокие профессионалы. С этим должно повезти. Молодой человек не понимает уровень своего учителя. Только проработав с ним двадцать лет, он поймет, никчемный или великий это человек.
ИсточникИнтервью с хирургом
Какие операции Вы проводите чаще всего?
Чаще всего выполняются малые операции — выскабливание, удаление полипов, гистероскопия (в том числе с целью подготовки полости матки к беременности). При необходимости мы проводим лапароскопическим доступом операции по удалению матки, придатков, кист, проверку на проходимость маточных труб, а также операции урогинекологического профиля по поводу опущений внутренних половых органов, проблем с мочеиспусканием, некоторые пластические операции.
Какая операция была проведена сегодня?
Сегодня была выполнена операция по поводу полипов шейки матки. Полип шейки матки — это вырост слизистой цервикального канала, который может вызывать кровотечения. При проведении данной операции также необходимо исключать злокачественную патологию.
Только хирургия помогает избавиться от полипа?
В некоторых случаях сначала мы проводим медикаментозное лечение. Если не помогает, приходится удалять хирургически. Операции бывают разной степени сложности и инвазивности. Некоторые процедуры мы делаем без наркоза микроскопическими инструментами — так называемая офисная гистероскопия.
А от чего зависит, каким образом будет проходить лечение?
От размеров, от видов болезни, локализации.
После операции бывают какие-нибудь последствия?
В основном при таких операциях травма минимальна. Полностью восстановление идет в течение месяца, иногда быстрее.
Как проходит операция по удалению полипов матки?
Мы используем внутривенную анестезию. Иногда некоторые пациентки отказываются от наркоза, так как имели в этом плане негативный опыт и боятся введения препарата. В таком случае можно сделать местное обезболивание, когда анестетики вводятся в шейку матки.
Существует еще один способ — без анестезии. При данном варианте тонкими инструментами — микроскопическими щипчиками — мы можем удалить некоторые полипы. Это возможно в связи с тем, что общий диаметр инструмента меньше диаметра цервикального канала. Анестезия часто бывает более болезненной, чем само удаление. Кроме того, сами полипы не имеют нервов и при правильном выполнении методики удаление такого образования не вызывает болевых ощущений.
Слободянюк Борис Александрович — акушер-гинеколог, хирург, кандидат медицинских наук. Записаться на консультацию к специалисту можно по телефонам +7 495 532-91-87 +7 926 618-08-68
Интервью о профессии: хирург
– Расскажите о себе и о своей профессии. Кем Вы работаете и как долго работаете по этой профессии?
Меня зовут Николай Васильевич Стрижаков. Я родился 21 ноября 1931 года в селе Богдановка Утевского района Куйбышевской области. В 1950 году окончил Куйбышевское медицинское училище по специальности фельдшер. Работал медбратом в МЧС нефтеперерабатывающего завода. С 1955 по 1961 год учился в Куйбышевском медицинском институте и одновременно работал в больнице им. М.И.Калинина в должности среднего медицинского работника. После окончания института был направлен в Похвистневскую ЦРБ. С 1961 по 1972 год работал в должности врача-хирурга. С 1972-2002 год работал в должности заведующего травматологическим отделением и внештатным районным травматологом. В 1973 году мне присвоили высшую категорию врача-травматолога-ортопеда.
За время работы я внедрил и освоил 62 новых метода диагностики и лечения больных с повреждениями и заболеваниями костно-мышечно-суставной системы, что позволило улучшить качество лечения и снизить сроки нетрудоспособности больных, использовал оригинальный метод металлостеосинтеза шейки бедра с применением направителя «лесенки» собственной конструкции.
Я являюсь руководителем научного общества врачей Похвистневского района, опубликовал 3 научные работы и 6 выступлений на областном научно-практическом обществе травмотологов-ортопедов, написал методические письма по оказанию медицинской помощи по обморожению. Также я наставник молодых специалистов, с начала открытия медучилища в городе Похвистнево преподавал хирургию, большое внимание уделял повышению квалификации врачей и среднего медицинского персонала своего отделения.
Награжден орденом Трудового Красного Знамени, медалью «Ветеран труда», значком «Отличнику здравоохранения», почетный житель города Похвистнево. В 2014 году получил номинацию «Призвание и Мастерство» в Самарской области в акции «Народное признание 2014».
– Почему Вы выбрали эту профессию?
Еще в детстве мне хотелось помочь всем, кому плохо и больно. Я возился с больными котятами и щенками. Друзья удивлялись, как мне не скучно все это. А мне возиться с больными зверушками очень нравилось и никогда не надоедало.
Но один случай ярко повлиял на мой выбор профессии. Нам вроде было тогда по 15-16 лет, точно не помню. Когда мы гуляли с друзьями, мой друг сильно повредил ногу — открытый перелом. Ну, знаете, кость наружу, кровь, все ребята в стороны разбежались, даже не знаю, чего боялись все в тот момент. То ли крови, то ли ответственности. Но я быстро принял решение, раздал всем указания, сам ни на минуту не отходил от друга, и уже буквально через 15 минут мой друг благополучно находился в медпункте с правильно наложенной шиной. С другом все стало хорошо, и как сказала мне врач медпункта, что если бы раньше не привели товарища, всё могло бы быть ещё хуже. После этого момента друзья могли положиться на меня, особенно мой товарищ, которому я спас ногу, и не бросил в трудный момент. Я даже не знаю других действий в этой ситуации, кровь меня как-то не пугала, а вся обезображенная нога исчезала при одном взгляде в испуганные глаза друга. Я до сих пор вспоминаю те глаза, как они повлияли на меня, а точнее на мой выбор. Я смотрел в них и совершенно ничего не хотел, кроме как помочь. И если до этого случая я хоть чуть-чуть сомневался в выборе профессии, то после него я твердо решил, что буду хирургом, и не просто хирургом, а хирургом-травматологом, чтобы никогда не видеть подобного взгляда…
– Чем Вас привлекает Ваша профессия?
Когда я прохожу мимо своей больницы и смотрю в светлые окна стационара, где вижу свет горящей лампы в операционной, я представляю себя идущим в белом халате по больничному коридору, где из каждой палаты мне улыбаются счастливые и здоровые пациенты. И это самое счастливое представление для меня. Какое это счастье, какая великая миссия – первым узнать о рождении новой жизни, или сказать матери: «Операция прошла успешно, Ваш сын будет жить». Почему-то когда какой-то больной так искренне благодарит тебя за проделанную работу, мое сердце начинает колотиться быстрее, я не то, чтобы начинаю гордиться, а наоборот, я рад, что больной здоров настолько, что может, так искренне благодарить, значит, всё прошло успешно.
Но не только благодарности и любовь к людям так завораживали меня. Я не могу описать то чувство, когда я нахожусь возле операционного стола. Когда держу в руке скальпель, когда переглядываемся с ассистентом, и этот взгляд врача-анестезиолога-реаниматолога, что пора, наркоз подействовал… Ты будто находишься один в пропасти и понимаешь, что тебе никто не поможет, что все решения за тобой, и что от того, как ты выберешься отсюда, зависит жизнь человека. Но знаете, человек, который лежит на операционном столе, он становится для тебя совсем не чужим, а близким. И ты начинаешь ему помогать, как своему, родному. Наверное, ради этого мгновения и стоит много учиться и работать, чтобы посвятить себя лучшей на земле профессии – быть врачом.
– Что является самым сложным в Вашей работе?
Первое время особенно трудно было стоять возле операционного стола и осознавать, что именно в моих руках находится жизнь человека. Хотелось позвать своего наставника, чтобы он стоял рядом и контролировал все мои действия. Каждый раз при входе в операционную я всматривался в лицо своему пациенту, лежащему на столе, и вроде бы я всё знал до мелочей по той или иной операции, но всё равно какой-то непонятный страх присутствовал в операционной всегда. Страх потерять больного, может быть даже и не по врачебной ошибке, но одно слово «потерять», звучало для меня всегда очень страшно. Как-то я сказал наставнику о своем страхе, на что в ответ, получил грозный взгляд. После этого старался все свои эмоции оставить за дверью операционной, не скажу, что так оно и было.
Врач должен быть готов к самопожертвованию. По первому зову, он должен прийти на помощь людям днем или ночью, в пургу или в дождь, будь то на улице стихийное бедствие. И я жертвовал всегда своим временем. Будь то 31 декабря или мой день рождения. Пациенты и их здоровье для меня всегда были на первом месте. Эта профессия требует мужества, необходимости принятия единственно правильного решения, от которого зависит человеческая жизнь. Это самое сложное в нашей профессии. Потому что пережить потерю на операционном столе может не каждый врач, большинство моих коллег, с которыми я начинал работать, ушли из медицины именно по этой причине.
– Довольны ли Вы, что выбрали когда-то эту профессию?
«Врач – это не профессия, а образ жизни». Каждый человек должен избрать ту профессию, которая соответствует его природным способностям и наклонностям, тогда он будет работать, как говорится, не за страх, а за совесть. Любимому делу человек отдаёт все силы, всю энергию, все знания, и тогда это дело будет выполняться лучше, отдача будет больше. Так и я отдавал своей профессии всю силу и энергию. Доволен я был ещё при поступлении в институт, а уже потом при знании медицины, эта профессия приносила немыслимое удовольствие. Вы не представляете, как это здорово, когда стремишься всё лучше и лучше сделать определенный вид операции. И вот, кажется, я нашёл его, но нет, можно ещё лучше. Я мог часами проводить время, исследуя какой-то определенный вид операции или сидеть и разрабатывать новый метод, к примеру, диагностики и лечения больных с повреждениями и заболеваниями костно-мышечно-суставной системы. Больница забирала у меня всё моё свободное время, и я не скажу вам, что это мне не нравилось. Если бы не нравилось, то уже после первых трёх недель интернатуры я бы сбежал от перенагрузки, от бессонных ночей, от потери свободного времени, как сделали многие мои сокурсники. Но я по своей натуре очень сильный человек, и вот лёжа на диване в ординаторской в перерыве между операциями с чашечкой кофе, я рисовал новый метод диагностики. Да, иногда я хотел всё бросить, хотел уйти совсем в другую сферу деятельности. Но наступала ночь, очередной сон с коварными идеями лечения, затем утро, и я шёл на работу, чтобы показать своему наставнику свои мысли.
– О чем бы Вы хотели предупредить тех, кто собирается получить такую же профессию как у Вас?
Я хочу сказать, что настоящий врач — это человек, который полностью отдаётся своей работе и своим пациентам. Поэтому перед тем, как выбирать столь важную профессию в мире, задайте себе вопрос, что для вас важнее – карьера или семья? Я себе этот вопрос задал, и определенного ответа не последовало. Я постоянно разрывался между семьей и карьерой. Хочу сказать спасибо за понимание, что моей семье не надоедали вечные ночные дежурства, когда пропускал важные праздники. Они всё это понимали, лишь при двух моих словах: «Пациенты ждут». Поэтому я хочу предупредить, всех поступающих в вуз. Либо вы полностью отдадитесь карьере, либо будете жить как на двух стульях. Поверьте, это очень тяжело. Я любил одинаково и свою профессию и свою семью, и выбрать так и не смог. Наверное, сейчас все скажут, да, любая профессия требует жертв. Но нет, таких жертв как профессия врача, не требует никто. Совмещать семью и работу могут только поистине сильные и выносливые люди.
Также, надо помнить, что профессия врача психологически очень тяжела. Множество людей с различными ранами, заболеваниями, иногда очень страшными. И надо быть готовым к любому исходу, особенно печальному. Профессия, действительно, очень эмоциональная. Не всегда на операционном столе взрослый человек. Есть случаи — детей, беременных… Эмоциональность здесь берёт своё. Особенно тяжело женщинам-хирургам. Насколько, я знаю, женщины ещё более эмоциональны, чем мужчины. Так что, хочу сказать, что работа хирурга — совсем не женское занятие.
– Сложно ли было освоить Вашу профессию? Какое образование нужно получить для этого?
Хочу сказать вам, что хирургия — это призвание. Хирургом нельзя стать — им нужно родиться… Я смело могу заявить, что я родился хирургом, и любимое дело было не трудно освоить. Просто нужно как можно больше практики. Врач, такая профессия, где практика — это основа. Первое время я проводил в операционных дни и ночи. Зато уже через месяц я начинал делать определенный вид операции, так сказать, на автомате. Но контроль нельзя терять никогда, поэтому я был сосредоточен в операционной в любой момент. Понимаете, вот это времяпрепровождение в больнице мне нравилось, я хотел и желал всё это освоить. Врач, которому не интересна своя работа, никогда не получит никакого эффекта. Всегда будет «рабочей лошадью», всегда будет выполнять однотипные операции и не сдвинется с места. Нужно любить свою работу, особенно такую как врач. В наших руках жизни.
Насчёт образования. Во-первых, врач-травматолог-ортопед относится к категории специалистов с высшим профессиональным образованием. Во-вторых, на должность врача-травматолога-ортопеда назначается лицо, имеющее высшее медицинское образование и документ о присвоении звания врача по соответствующей специальности. В-третьих, врач-травматолог-ортопед назначается и освобождается от должности приказом главного врача (директора) медицинского учреждения. Чтобы работать врачом, обязательно нужно медицинское образование, тут уж без него никак. Обучение в вузе длится шесть лет плюс 2-3 года (в зависимости от специализации) интернатуры, которая дает возможность приобрести первоначальный практический опыт и обеспечивает переход к самостоятельному процессу врачевания.
– Нужны ли какие-то особые качества человеку, который решил стать специалистом в этой области?
Однажды мне это сказал мой наставник, и это наставление настолько запомнилось мне, что я донёс его до своих молодых специалистов.
«Темперамент человека, как известно, характеризует динамические особенности его психической и моторной деятельности. Я с любовью отношусь к сангвиникам, с пониманием к флегматикам, с сожалением к меланхоликам, но полагаю, что настоящим хирургом может стать только человек, обладающий холерическим темпераментом. Сама профессия хирурга требует от него, чтобы он был темпераментным человеком — быстро соображал, быстро действовал. Решительность — одно из самых важнейших качеств, необходимых хирургу. Дело в том, что иногда во время операции создается такая ситуация, что только мгновения отделяют жизнь больного от его смерти. Буквально за несколько секунд хирург должен принять однозначное решение и суметь четко реализовать его». Этим наставлением я пользовался всю свою врачебную жизнь.
Я даже уважаю «тяжкодумов». Они, не торопясь, проигрывают в уме все возможные варианты прежде, чем что-то окончательно решить. Принимают они решение, как правило, всесторонне обоснованное и самое верное. Однако для большой хирургии они, видимо, непригодны. Мне с большим сожалением пришлось расстаться с несколькими своими сотрудниками, страдающими этим, прямо скажем, относительным недостатком. Порядочные и добросовестные, трудолюбивые и эрудированные, хорошие врачи и квалифицированные диагносты, они никак не могли вписаться в общий темп работы клиники, не говоря уже о непосредственной хирургической деятельности. Из хирургии им пришлось уйти, но все они заняли достойные места в других разделах медицины. Решительность и врач – два слова, которые должны быть синонимами.
– Приносит ли Ваша профессия хороший доход?
Я никогда не обращал внимание на деньги, для меня гораздо важнее было: как срослась нога, нет ли воспаления после операции. И всегда подобное говорю своим «детям медицины», так я называю своих студентов, чтобы не обращали внимания на свой доход. Профессия, который ты отдаешься полностью, должна приносить не материальный доход, а духовное удовлетворение. Особенно такая профессия как врач. Какой тут врач, кто на первое место ставит материальные ценности, кто от предыдущего месяца до следующего ждёт только зарплаты, кто жаждет получить выгоду с каждого пациента, кому нет дела до больных, а только в уме — заработная плата. Несомненно, когда ты молод, хочется много зарабатывать. Но если сравнивать деньги и жизнь человека, жизнь человека конечно важнее. Со временем можно понять, если ты будешь профессионалом своего дела, у тебя будет приличный доход и уважение. Про свою заработную плату хочу сказать, что у меня она была довольно-таки приличной, ну так скажем, мне и моей семье хватало. Настоящий врач должен относиться к своей заработной плате нейтрально, для хирурга гораздо важнее думать об операциях, методиках лечения. Знаете, молодые специалисты, когда приходят в больницу, не думают о своей заработной плате, они начинают о ней думать, когда появляется семья. Ещё один минус в том, когда врач зависит от зарплаты. Он начинает думать не только о работе, а ещё о том, что надо сделать как можно больше операций, набрать больше часов, нужно больше платных клиентов.
– Как завоевать доверие больного и уметь управлять им?
Впечатление о человеке складывается из того, как он одет, его поведения и манер, из того, что он говорит и как он говорит, ну и самое главное, из того, что и как он делает. От глаз разумного больного, когда он впервые встречает и испытующе смотрит на своего врача, которому, возможно, предстоит решать его судьбу, ничто не укроется. Не только то, как врач одет, но и его походка, и манера разговаривать, и жестикуляция, умение выслушать больного и ему ответить. На работе он должен выглядеть, по крайней мере, пристойно и аккуратно. Вместе с тем, даже весьма серьезному врачу в общении с больным не повредит улыбка, мягкий юмор или этичная шутка. Как мне представляется, с полным правом можно сказать, что тот, кто не умеет улыбаться, не должен заниматься и лечением. Врачу следует научиться поддерживать доброжелательный тон даже с самым невоспитанным больным, уметь с достоинством игнорировать его грубый тон, но, конечно, не оскорбления. Врач-весельчак должен все-таки хорошо чувствовать, насколько нравятся больному его остроты, шуточки, прибаутки и оптимизм. В разговоре обращаться на «ты» с незнакомым человеком можно только тогда, когда имеешь дело с детьми, но, к сожалению, многие врачи позволяют себе так обращаться и к взрослым пациентам. Что же касается взрослого человека, то обращаясь к нему на «ты», вы сразу ставите его на ступеньку ниже себя, не имея, конечно, к этому никаких оснований. Соблюдая эти правила, вы найдете подход к любому пациенту.
– Как избегать врачебных ошибок. Возможно ли это?
Главное не торопиться во время операции, а перед операцией не нужно думать, что подобную операцию я выполнял много раз, нет… Перед операцией обязательно почитать литературу, обсудить с коллегами действия, как лучше, как не нужно.
Могу честно признаться, что одни и те же ошибки, допущенные мной или моими помощниками, часто вызывают у меня неодинаковую реакцию. Полагаю, что с этим свойством человеческой натуры каждый человек, желающий все-таки стать личностью, может и обязан бороться.
По-видимому, нет лучшей профессиональной школы, чем публичный, но доброжелательный разбор ошибок как допущенных другими, так и своих собственных. Только тот может достичь истинного успеха, кто не утратил чувства самокритики. А сколько можно привести примеров тому, как даже вроде бы очень умные поди под влиянием успеха, славы и лести постепенно начинают признавать себя непогрешимыми, незаменимыми, полностью теряют способность к самокритике. Несомненно, что человек, утративший способность к самокритике, останавливается в своем развитии.
Хирургу по своей профессии – человеку действия, и действия весьма ответственного, более, чем кому-либо другому, должно быть присуще свойство находить и тщательно анализировать собственные ошибки. Это единственный реальный путь к предотвращению подобных ошибок в будущем. Конечно, от врачебных ошибок никто не застрахован, они, к сожалению, пока неизбежны, но у эрудированного, внимательного и думающего врача их бывает значительно меньше. Несомненно, что и с опытом врач ошибается реже, но только в том случае, если он тщательнейшим образом анализирует каждую свою ошибку и активно участвует в разборе ошибок, допущенных его коллегами.
– Что такое психологический барьер хирурга и как его преодолеть?
Психологический барьер, появляющийся в сознании хирурга, оперировавшего больного, который ему бывает очень трудно преодолеть. Причин возникновения этого барьера несколько. Это и уверенность хирурга в адекватности и высоком качестве проведенной им операции; и опасение напрасного повторного хирургического вмешательства, которое может привести к еще большему ухудшению состояния больного, если будет допущена ошибка в диагностике осложнения; и наконец, боязнь ответственности за свои действия перед больным и его родственниками. Хирург рассуждает примерно так: без операции может быть как-то все и обойдется, даже если больной все же погибнет, родственники смерть его воспримут как судьбу — организм не выдержал операции. Однако в том случае, когда больному производится повторная операция, то у него и у его родственников нередко возникает серьезное подозрение, что первая операция была выполнена некачественно. Поэтому в связи с этими обстоятельствами справедливо считается, что мнение хирурга, оперировавшего данного больного, при решении вопроса о повторной операции редко может быть объективным, а значит, решающего голоса при обсуждении вопроса о необходимости повторной операции он иметь не может. Практически этот вопрос решает консилиум старших хирургов и реаниматологов, который имеет право или принять во внимание, или вообще не учитывать соображения оперировавшего хирурга. Конечно, все повторные операции должны выполнять самые опытные хирурги. И уж если ты вообще один хирург или квалификация других хирургов совсем низкая, приходится все эти сложные вопросы решать самому и повторно оперировать тоже самому. Что касается более легкого преодоления психологических барьеров для хирурга, с возрастом и по мере накопления опыта, то у меня такая возможность вызывает очень большие сомнения, поскольку с возрастом человек становится более осторожным, особенно при принятии радикальных решений.
– Как использовать теоретические знания в практической работе?
Так ли часто хирург в своей работе вспоминает о каких-то теориях, а тем более пытается реально использовать их на практике? Думаю, что здесь честным будет отрицательный ответ. К сожалению, большинство наших практических врачей и особенно хирургов убеждены в том, что теорией они «обкормлены» в институте, а теперь их задача — медицинская практика. Какой же теорией из нескольких существующих должен руководствоваться хирург, выбирая метод лечения каждого конкретного больного? Мне представляется целесообразным придерживаться следующего правила. Каждый врач обязан выбрать и затем твердо стоять на позициях той теории, которая более других импонирует лично его взглядам и соответствует его мировоззрению. И так для каждого заболевания у больных, которых ему придется лечить. Только тогда все назначения и действия хирурга будут осмысленными, а лечение обретет свою логику. В противном случае врач сможет проводить больному только симптоматическое лечение на фельдшерском уровне. Конечно, врач может со временем изменить свое мнение о ценности той или иной теории, поскольку его взгляды меняются, а теории уточняются. Тем не менее, в каждый данный момент все его врачебные действия должны согласовываться с положениями той теории, которую он исповедует сегодня. Ах, как мы любим говорить, что медицина, прежде всего, должна быть профилактической! Но ведь пока это просто болтовня. Если болезнь доведена до той степени, когда больному может помочь только хирургическое вмешательство, то очевидно, что это будет уже далеко не ранняя стадия заболевания, а в ряде случаев оказывается, что болезнь вообще здорово запущена. Я придерживаюсь правила, не запускать болезнь до хирургического вмешательства.
– Какие советы Вы даете начинающим хирургам?
Как правило, новичка встречают приветливо, дружелюбно, но вам нужно будет приложить все силы, чтобы сохранить это отношение к себе на долгие годы. Вместе с тем все будут очень внимательно присматриваться к вам, стараясь определить, что вы за человек. С уверенностью могу сказать, что в первую очередь оценят вашу скромность, безотказность, услужливость и трудолюбие.
Пожалуйста, не спешите демонстрировать свою индивидуальность, эрудицию и высокий профессионализм. Научитесь терпеливо слушать и смотреть, а много говорить и особенно спорить поначалу не следует. Знания, полученные в институте – это ваше богатство, но теперь нужно набираться практического опыта, в чем вам и помогут новые коллеги, если вы их будете внимательно слушать, а также наблюдать за их действиями и поведением. К тому же, если вам при этом удастся показать им, насколько важны для вас все эти сведения и демонстрируемые манипуляции, то вы сумеете быстро завоевать друзей. Не смотрите с неодобрением, пренебрежением или критикой к используемым здесь, может быть и не самым современным методам. Вначале присмотритесь, возможно, эти методы в данных условиях оказываются совсем не хуже тех, которым вас научили. А если нет, то постарайтесь найти способ тактично подсунуть коллегам книгу или статью из журнала, где опубликованы более современные способы, и затем просто поинтересуйтесь мнением по этому вопросу своих старших товарищей. Не следует выставлять себя с самого начала неисправимым спорщиком.
Выполняя эти советы, любой хирург станет в своей больнице уважаемым. Так и я начинал!
Интервью провела Анна Задкова, ученица 10-го класса
Интервью с врачом-хирургом
– Здравствуйте! Расскажите о себе: кем вы работаете и как долго работаете по этой профессии?
– Меня зовут Крылов Пётр Сергеевич. Я врач-хирург. Работаю по этой профессии больше десяти лет.
– Почему вы выбрали эту профессию?
– Потому что врач – эта очень ответственная и серьёзная профессия.
– Кем мечтали стать в детстве? Если мечта не сбылась, жалеете об этом?
– Наверное странно будет услышать, но в детстве я мечтал стать ветеринаром. В детстве я подбирал на улице животных (кошек после драки с собакой или щенка с порезанной лапкой) и лечил их. Бинтовал лапку бинтом и мазал зелёнкой. Можно сказать, что моя мечта сбылась, сейчас я тоже лечу, только людей.
– Что вам нравится в вашей профессии больше всего?
– Мне нравится в моей профессии больше всего спасать жизни людей.
– С какими трудностями сталкиваетесь в работе?
– Трудности есть в любой профессии. И в моей профессии тоже есть трудности: сложная операция, правильно поставить диагноз и назначить лечение. Ведь человек доверил мне свою жизнь и здоровья. И от меня зависит исход операции и его скорейшие выздоровления.
– Учились ли вы специально, чтобы работать в этой области? Какое образование нужно получить? Нужно ли вам периодически повышать свою квалификацию?
– У меня высшее образование, Я закончил в Казанский Медицинский Институт, учился пять лет. Сейчас, как врач периодически повышаю свою квалификацию.
– Какие особые качества и навыки нужны человеку, чтобы успешно работать по этой профессии?
– Я думаю любая профессия требует внимательности, серьёзности и терпения.
– Есть ли в вашей работе место творчеству? Когда и как можно проявить творческие способности?
– Кроме того как лечить, я умею играть на гитаре и сочиняю стихи. Раз в год мы участвуем в разных мероприятиях, например такие как КВН.
– Из чего состоит ваш рабочий день?
– Мой рабочий день начинается с того, что я прихожу на роботу: в восемь у нас совещание; в девять обход пациентов; с 11 до 12– ти приём больных, вновь поступивших. Бывают плановые операции, а бывают неплановые, экстренные. Могут привести на скорой после аварии, ранения, где срочно требуется хирургическое вмешательство. Мой рабочий день может поменяться в любую минуту.
– Какие основные обязанности вы выполняете?
– В мои обязанности входит принять больного, осмотреть его, госпитализировать, назначить анализы, поставить диагноз и после этого назначить правильное лечение. Ещё в мои обязанности входит наблюдение за пациентами, ночные дежурства.
– У вас были пациенты которым нельзя уже помочь, в плане медицины?
– Да, были. Люди бывают обращаются поздно, когда лечения и операция бесполезны. Бывают случаи, когда травмы не совместимы с жизнью.
– Трудно ли вам сообщать об этом родственникам пациентам?
– В моей профессии наверное это труднее всего сообщить близким о том, что уже ничего нельзя сделать. Или о том, что мы не смогли спасти человека во время операции. Это очень тяжело.
– Вы хоть раз обвиняли себя в смерти пациента?
– Да было такое. Ведь я не смог спасти человека, который верил в меня, от меня зависела его жизнь.
– Какие самые трудные операции на ваш взгляд?
– Это операции после массовых аварий. После которых людей привозят в тяжёлом состояние и с большой потерей крови. Приходится собирать человека по кусочком, в прямом смысле этого слова. Такие операции очень трудные и сложные, занимают много времени.
– Какое чувство вы испытываете после удачно проделанной операции?
– Чувство самоудовлетворения. Что я смог спасти ещё одну жизнь. Что человек будет жить.
– На сколько ваша профессия важна стране? Обществу?
– Я думаю что моя профессия важна также как: пожарники, полицейские и МЧС. Ведь мы все вместе спасаем жизни людей.
– Приносит ли ваша профессия хороший доход?
– На этот вопрос я затрудняюсь ответить. Сейчас медикам есть прибавки, льготы. Раньше этого не было.
– Кому вы могли посоветовать свою профессию?
– Наверное тем людям которым не безразлично здоровье и жизнь людей. Людям, которые хотят спасать и лечить. Целеустремлённых и уверенных в себе.
Орфография и пунктуация автора сохранены
– Как вы думаете, будут ли специалисты вашей профессии востребованы в будущем?
– Я надеюсь на это. Хотя сейчас много компьютерного обследования, технология не стоит на месте. Учёные придумывают всё новое и новое.
– О чём стоит предупредить тех, кто собирается получить эту профессию?
– О чём предупредить не знаю. А совет дать хочу. Не важно какой врач ты по специальности. Ты должен серьёзно и трезво оценивать ситуацию. Относится серьёзно к своей профессии и обязанностям. Ведь ты спасаешь жизнь человека. И часто от тебя зависит будет ли он жить.
Автор: Горячев Никита Михайлович, 6 класс, ГБОУ » Васильевская кадетская школа-интернат им. Героя Советского Союза Николая Волостнова».
Интервью с хирургом Рехачевым | ОБЩЕСТВО
Каждое утро на протяжении полувека этот высокий статный 79-летний доктор приходит на работу в больницу, где его ждут пациенты. На двери его кабинета нет никаких надписей типа «хирург» или «номер такой-то», нет там и перечисления многочисленных регалий, а написано просто: «Виктор Павлович Рехачев».
Совесть-тихий тиран
– Виктор Павлович, начну с философского вопроса. Для чего человеку даётся болезнь? Для осознания, исправления, вразумления?
– На самом деле, все проще. Болезнь – это некий сдвиг в организме. Дать определение болезни намного проще, чем здоровью. Всемирная организация здравоохранения дала такое определение слову «здоровье» – «Полное физическое, психологическое и социальное благополучие человека». Сегодня здоровье очень зависит от качества жизни людей. Посмотрите, сколько вокруг нищеты, неблагополучия. И это – главная причина болезней. Модно нынче говорить «здоровый образ жизни», а что это такое? Наш премьер-министр Владимир Путин недавно заявил, что необходимо бороться с курением. Но как бороться, если даже в правительстве есть курильщики? Я за свои 79 лет никогда не курил, и не понимал тех врачей, которые на словах борются с этой пагубной привычкой, а на деле – прячут пепельницы. Пока мы не будем отвечать за свои слова, дело не сдвинется. Кстати, здравоохранение зависит только на 30% от медиков, а на 50% – от факторов жизни. К сожалению, можно признать, что жизнь современного человека состоит из стрессов, из модного ныне слова экология и так далее…
– А каким должен быть врач?
– Совестливым. Знаете, я часто слышу от молодых врачей такие слова: «Виктор Павлович, о какой совести вы говорите? Что это за слово такое устаревшее?» Мало кто воспринимает понятие «совесть» всерьез. При этом среди наших врачей много действительно ярких профессионалов, мастеров. А поборы, всякие подарки считаются нормальным явлением. Я никогда не беру подарков за свой труд, считаю это неэтичным. Как я, врач, могу принимать подношения за свою работу? И за консультации я тоже не беру ни денег, ни подарков. Мне вспоминается Чехов, который во времена эпидемии холеры отказывался от денег. Он просто выполнял свой врачебный долг. Наживаться на горе человека некрасиво. К сожалению, сегодня к врачам отношение у людей не всегда хорошее, и в этом бывают виноваты сами медики.
– Вам бывало совестно за что-то в своей врачебной практике?
– Да. До сих пор не выходит из головы давний случай, когда я был еще молодым врачом. Я пошел на свадьбу к приятелю, и меня гости уговаривали выпить рюмочку. Я говорю: «Не могу, меня до 12 часов могут вызвать на операцию». Не пил. А когда пробило двенадцать, все-таки замахнул рюмочку. И вдруг – вызов к больному. Прихожу на операцию, а руки – словно не мои… Как мне было стыдно, как тяжело… Ведь больной не виноват, а я… Ест меня изнутри совесть и всё тут. И на всю жизнь я запомнил этот случай. Потом я прочитал такую книгу под названием «Тихий тиран»… Так вот совесть – тихий тиран, не дающий покоя…
Власти не хватает мудрости
– Виктор Павлович, а почему сегодня из Архангельска уезжают лучшие врачи. Недавний случай – кардиохирург Игорь Чернов, перебравшийся в Астрахань. Наша медицина несёт потери?
– Игорь Чернов – мой ученик, я хорошо знаю его как успешного врача и депутата городского совета. Но я бы не стал говорить, что с его отъездом архангельская медицина, кардиохирургия перестала функционировать. Сегодня есть замечательный кардиохирург Алексей Шонбин, кстати, тоже мой ученик. И я бы не стал говорить, что он чем-то хуже Чернова. Наоборот, в чем-то даже он как врач лучше. Сейчас идёт много разговоров о смене статуса Первой городской больницы Архангельска, о придании ей статуса областной. Много спорят, рассуждают… Но ведь суть в другом – человек, то бишь, пациент, должен понимать, где ему лечиться. Болит сердце – идти в одну специализированную больницу, желудок – в другую. Когда все вместе под одним статусом – начинаешь путаться. Спорят сейчас губернатор Михальчук и мэр Архангельска Павленко о статусе первой городской больницы, а люди ничего не понимают. Лучше будет или хуже? Власти часто не хватает мудрости, взвешенности при принятии решений… Объединили министерство здравоохранения с социальной службой, сделали Минздравсоцразвития. Как бы хотели, чтобы было лучше. А до населения-то не доходит, что изменят эти реформы. Объясните людям, расскажите, как и где лечиться, что станет лучше! Ведь есть ещё такая проблема – в районах сегодня больницы закрывают, не хватает врачей, выпускники нашего медицинского университета стремятся остаться в городе. Кто будет лечить там, в глубинке?
– А выход есть, чтобы молодые специалисты приезжали в сельскую местность?
– Раньше ругали распределительную систему, мол, закончил институт – отработай три года в районе. А ничего плохого в этом нет, я сам через это прошёл. На селе врач – уважаемый человек, авторитет! К нему приходят со своими бедами, советуются. Но сегодня распределительную систему убрали, и что получилось? Врачи остаются в городе, а в районах – вакансии. Многие молодые специалисты сегодня относятся к профессии врача с точки зрения выгоды. Куда выгодней пойти туда, где больше платят… Хотя в районах сейчас созданы все финансовые условия – в районе можно и заработать больше, есть льготы. Но я глубоко убеждён, что врач, как и педагог – это подвижник, где-то бессребреник. В нашей профессии иначе нельзя.
Настоящие интеллигенты
– Виктор Павлович, а важно ли врачу быть культурным, интеллигентным?
– Знаете, академик Дмитрий Лихачёв очень правильно заметил: «Есть интеллигенты и есть интеллигентность». Интеллигенты – люди образованные, имеющие дипломы, начитанные. Но интеллигентность – это внутреннее свойство человека, его стержень. Тут и генетическая предрасположенность много значит. Я учился у настоящего русского интеллигента – профессора Бориса Александровича Баркова. Это был человек, от которого никогда мы не слышали грубого слова, мягкий, деликатный, глубокий. Он всю жизнь посвятил изучению болезней прямой кишки и грыжи, был, что называется, узким специалистом. Зато в своем деле равных ему не было. От него я многое взял, в том числе и человеческом плане.
– У вас был и другой наставник – легендарный хирург Георгий Орлов, о котором сегодня в Архангельске слагают легенды.
– Да, Георгий Андреевич – это реформатор, новатор в хирургии. Он всегда схватывал и развивал новые направления в хирургии. Человек это был эмоциональный, взрывной, мог и отругать. Но студенты его любили, понимали, что это выдающийся врач. Его лекции в мединституте были всегда яркими, неординарными, он любил вставлять в них события из истории, шутки… В этом году мы вспоминали Орлова на 100-летии со дня его рождения. В СГМУ есть аудитория его имени, открыта мемориальная доска на Центре имени Семашко.
О диссертации и Рубцове
– Виктор Павлович, вы никогда не жалели, что стали врачом? Ведь вы еще и занимались в театральном коллективе народного артиста СССР Сергея Плотникова, могли бы, наверное, и артистом стать?
– Нет, не сомневался. До поступления в медицинский институт, я много кем хотел стать – судостроителем, фрезеровщиком, археологом. В военное училище меня не взяли из-за порока сердца… Интересно, мне уже 79 лет, и где этот порок сердца? (Смеется.) А занятия у Сергея Николаевича Плотникова мне помогали… Я очень люблю театр, литературу, особенно стихи. Один из моих любимых поэтов – мой земляк из Емецка Николай Рубцов. Он ведь был даже моложе меня на пять лет, а ушел так рано… Странно, но читая его стихи и зная его по отзывам людей, выходит противоречия. Человек был сложный, с крутым характером, выпить любил. А стихи настолько чистые, как кристалл! Такие строчки «Россия, Русь, храни меня, храни…» Бесподобные строчки. Рубцов – это прямой потомок поэтической линии Блок-Есенин, классик. Кстати, я был одним из организаторов Рубцовских чтений, считаю, что мы должны гордиться нашим талантливым земляком…
– Доктор, вы уже несколько лет возглавляете Народный университет здоровья. Верите в то, что медицина сильнее целительства и других новомодных тенденций?
– Да, мы проводим совершенно бесплатно лекции, беседы с людьми в нашем университете здоровья. Абсолютно любой человек может прийти к нам, узнать о своём организме, и просто о том, как сохранить здоровье. Я не очень верю всевозможным целителям типа Малахова, говорящим, что можно выпить стакан мочи и вылечиться. Не бывает простых способов.
– Вы так и не защитили докторскую диссертацию, не стали профессором, зато много лет были главным хирургом области. Пожертвовали научной работой ради практики врача?
– Да, кандидатскую я защитил уже давно, еще в 60-е годы прошлого века. А вот докторскую так и не стал… Говорят, что кандидатскую надо писать в молодости, а докторскую не позже шестидесяти. Уже после шестидесятилетия мне, по совокупности научных работ, предлагали защитить докторскую. На Западе так и делается – там звание доцента и профессора присваивают по научным достижениям, также как и кандидатские и докторские. А у нас не все кандидаты и доктора наук – истинные, многие пишут диссертации, а какая от них практическая польза? Сейчас даже губернаторы и министры – доктора наук. Написано, защищено – а никто этого «научного труда» не ощутил. Так что останусь уж кандидатом и доцентом, что делать? Не это главное…
Смотрите также:
Детский хирург Александр Разумовский: «Врач — это не профессия, а образ жизни»
Сегодня в нашей рубрике «Профессионалы о профессиях» интервью с по-настоящему удивительным человеком Александром Юрьевичем Разумовским. Александр Юрьевич — главный детский хирург города Москвы, президент Российской ассоциации детских хирургов, заведующий кафедрой детской хирургии РНИМУ им. Н.И. Пирогова, лауреат премии правительства РФ, дважды лауреат премии им. С.Д. Терновского РАМН, дважды лауреат премии “Призвание”. Им лично и под его руководством был проведен ряд уникальных для России и мира операций, а также спасены тысячи жизней маленьких пациентов.
— Как вы решили стать врачом? Что повлияло на ваш выбор?
Александр Юрьевич Разумовский— Я решил стать врачом по доброму пожеланию моей матери. Это произошло, когда я заканчивал десятый класс. Она убедила меня, что это по-настоящему хорошая профессия. Я ее послушал, хотя в семье у нас врачей никогда не было.
— Она посоветовала вам профессию, и вы согласились?
— Да, она мне по-доброму посоветовала поступать в медицинский институт. Я уже смутно помню внутренние ощущения, но почему-то согласился, подумал, что она права. Еще у меня был друг, который тоже собирался в медицинский. Мы вместе покинули родной небольшой город и поехали поступать в столицу.
— Почему, когда вы выбирали специализацию, остановились на хирургии?
— На первый курсах мне казалось, что хирургия – самое сложное направление работы. Она не была для меня недостижимым идеалом… Но я думал: хирург должен сочетать в себе множество разноплановых качеств, и я не был уверен, что во мне они есть, поэтому планировал стать анестезиологом-реаниматологом. Тогда это была развивающаяся, очень интересная специальность. Но вмешались специалисты, которые меня окружали и в институте, и в реанимации, где я работал, — все они подтолкнули меня, помогли понять, что я могу стать хирургом. Я им стал.
— Были ли у вас когда-нибудь мысли уйти из медицины и сменить профессию?
— Да, примерно год или два назад у меня возникли такие сомнения. Начало казаться, что я занимаюсь чем-то слишком трудным и безответным. Я подумал, что стоило заняться в жизни строительством, торговлей или бизнесом – отдачи бы я получил больше. Но эти мысли появились совсем недавно, всю предыдущую жизнь их не было. Я никогда не сожалел о выбранном пути. Мне всегда нравилась то, что я делаю. Наверное, сейчас у меня эти сомнения исчезли, но работа по-прежнему чрезвычайно сложная.
— Что самое сложное в вашей работе?
— Я занимаюсь непростой группой больных. Это очень трудоемкие операции, во время которых находишься под очень сильным эмоциональным напряжением, — вся ответственность на тебе. И это не разовое напряжение, а ежедневное и многократное. Нельзя с одним пациентом выложиться по полной, а со вторым «отдохнуть». Но с годами учишься с этим справляться и перебарывать.
Вторая проблема – это контакты с родителями пациентов. И здесь современному российскому врачу, особенно хирургу, который много работает, с моей точки зрения, крайне тяжело. Ты остаешься один на один с внешним миром. Тебя никто не защищает от гнета СМИ, общественного мнения и сложившегося негативного образа медиков. Современный мир черпает информацию в интернете. Трудно контактировать с людьми, которые получают недостоверную информацию из сомнительных источников. СМИ гораздо больше любят скандалы, чем достижения. Люди делают очень-очень много, безумно много хорошего, но об этом пишут мало. Когда же случается беда, не дай Бог, то это сразу интересно всем.
Врач должен быть защищен, только тогда он может качественно и спокойно выполнять обязанности. Нужны веские аргументы, чтобы публично обсуждать и оценивать деятельность врачей, их ошибки или победы. Любое утверждение о медицинской деятельности должно иметь крепкую основу из фактов и мнений специалистов. Порой их отсутствие ставит врача в его работе в тупиковую ситуацию. Многие уходят из специальности, потому что устают бороться с трудностями один на один.
— Что самое приятное в работе?
— Приятно, когда что-то получается. Когда в борьбе с тяжелыми болезнями, ты побеждаешь. Хотя в нашей работе это монотонный процесс, каждый день надо побеждать. Радует, когда проделанный громадный труд дает результаты. Еще иногда появляется ощущение, что ты можешь что-то, что другие не могут. Это приносит удовольствие.
— Что вы чувствуете, когда заходите в операционную и понимаете, что жизнь этого ребенка, этого человека зависит от вас?
— Все зависит от операции. Бывают хорошо отработанные операции — стресса, сильного напряжения нет. Но есть рискованные операции с возможными осложнениями, и ты должен быть заранее готов справиться с ними, оставаться сосредоточенным, собранным, спокойным по возможности. В такие моменты важно не поддаваться эмоциям и делать свое дело.
— Есть ли у вас профессиональная мечта?
— Мечта? Да, наверное, есть. Я бы хотел, чтобы обстановка, в которой я сейчас нахожусь, не изменилась к худшему. Меня окружают удивительные люди. Я работаю среди единомышленников, с которыми мне тепло, спокойно. Я очень дорожу ими, нашей совместной работой. Я бы хотел, чтобы это не изменилось в худшую сторону. Чтобы никакой внешний мир не разрушил то, что меня окружает. Все остальное мы сделаем сами.
— Что вы считаете своим главным достижением?
Александр Юрьевич Разумовский— Я сделал много новых для России операций, ряд операций сделал первым в мире. Но главное достижение — мы очень многое изменили к лучшему (способы лечения, эффективность, количество операций) за период, пока я практикую. Очень много. К примеру, когда я пришел в клинику, в моем отделении мы делали 800 операций в год. В 2015 году в том же отделении с тем же ресурсом мы сделали 2599 операций. Мы сделали большой шаг вперед в специальности. И, конечно, я думаю, что это одна из причин, почему я получаю удовольствие от работы.
— Пришлось ли вам чем-то пожертвовать на профессиональном пути?
— Я могу сказать, что добился в профессиональном пути всего, чего хотел. Не было вещей, за которые бы я брался, но не смог достичь.
— Помните ли вы детей, которых вы оперировали или спасли? Или, наоборот, хочется абстрагироваться от пациентов, чтобы сохранить себя?
— Конечно, я помню. Но вы знаете, за год у нас сейчас проходит почти 3000 детей, и моя задача – не запомнить всех. Моя задача – профессионально и безупречно выполнять то, что от меня требуется. Я почти никогда не общаюсь близко с родителями. Хорошо помню тяжело больных детей, тех, в кого вложил больше всего труда, тех, с кем что-то не получилось, или они долго выздоравливали, – их всех помню. Детей, у которых все прошло гладко, я забываю, наверное. И они, слава Богу, меня забывают.
— Что бы вы посоветовали детям, которым, к примеру, прочитают ваше интервью и захотят стать врачами?
— Я считаю, что врач – это удивительная профессия, в которую приходят особенные люди. Они приходят не зарабатывать деньги, а осваивать сложнейший вид человеческой деятельности. Но множество факторов должно сложиться, чтобы человек не разочаровался в медицине. Надо хорошо подумать, прежде чем идти в нее. Горько, если человек получает специальность, а потом бросает ее. Таких случаев много, к сожалению.
— Какие существуют способы профилактики эмоционального выгорания?
— Во-первых, нужно работать так, чтобы успевать восстанавливаться. У современного врача запредельная нагрузка. Люди работают, наверное, в 2-3 раза больше, чем положено. Мы сейчас оперируем пять дней в неделю. Я разговаривал с зарубежными коллегами, они все сказали, что это неправильно. Если есть возможность, нужно работать определенное количество часов в неделю. Во всем мире стараются их определить. Во-вторых, нужно следить за физическими нагрузками, заниматься спортом – они восстанавливают организм. Надо стараться успевать отдыхать, если есть такая возможность.
— Какие качества нужны, чтобы стать хорошим врачом?
— Вы знаете, как и в любой специальности, талант. Человек, который хочет преуспеть, должен быть талантливым. Наравне с талантом — трудолюбие. Врач должен без остатка раствориться в специальности. Это не профессия, это образ жизни – ты работаешь врачом круглосуточно. Если ты не будешь посвящен этому полностью, то не добьешься успеха.
— Если бы ваш ребенок пришел к вам и сказал, что хочет стать хирургом, как бы вы отреагировали?
— Если желание обоснованно, то я бы поддержал. В нашу клинику ежегодно приходит много молодых людей, которые хотят стать хирургами. И я стараюсь их отговорить. Но вы знаете, они очень упрямые, они молодцы – не поддаются на провокацию. (Улыбается).
— Если бы вы могли по мановению волшебной палочки сменить профессию на какую угодно, сделали ли бы вы это?
— Нет, профессию я бы не поменял. Я бы, если возможно, поменял условия, в которых мы работаем. Вот это было бы блестяще. А профессию я бы не изменил.
— Что вам помогло добиться успеха в вашей профессии?
— Наверное, некоторые черты характера. Во-первых, мне это очень нравится. Во-вторых, я всегда стремился добиться самых высоких вершин в специальности. Я думаю, что прикладывал очень много сил для этого. Я много путешествовал, изучал чужой опыт. Много читал. Очень много. Я перечитал безумное количество книг, которые написаны потрясающими профессионалами. Я старался изучить мировой опыт, чтобы потом его превзойти, по возможности, конечно.
— Врач – это та профессия, которая постоянно требует обучения и развития своих навыков?
— Да, до смерти. К сожалению, мы очень много не знаем: почему возникают болезни, почему они протекают именно так. Полно загадок в человеческом организме. Учиться нужно постоянно. Если ты прекращаешь учиться, то ты останавливаешься.
— Если снова представить ситуацию волшебства, и вы могли бы получить ответ на любой вопрос, то какой вопрос это был бы?
— Проблем очень много. Я апеллирую в разных областях, где очень много вопросов. Я не могу выделить какой-то. У меня очень много вопросов к человеческому организму, я многого не знаю. Я не могу найти ответы на эти вопросы. Я читаю, я езжу и разговариваю с людьми, но упираюсь в тупик.
— Несколько слов на прощание всем детям, родителям, читателям, которые, возможно, хотят стать хирургами.
— Я поддерживаю их начинание, только сначала нужно очень хорошо подумать. Поддерживаю. Это хорошая профессия. Нужная. Очень нужная, но очень сложная.
Директор по маркетингу и PR incamp.ru
Навигация по записям
Алексей Литвин: Хирург от бога
Наш сегодняшний собеседник, Литвин Алексей Григорьевич – один из лучших пластических хирургов России профессиональный стаж которого, более 20 лет. Его пациентами были многие известные артисты, звезды шоу бизнеса и политики.
Мы встретились с Алексеем Григорьевичем за чашечкой чая в Клинике «Леге Артис» и поговорили о профессии, тенденциях в мире красоты и немного о нем самом.
Алексей Григорьевич, как вы пришли в пластическую хирургию?
Я вырос в семье хирургов. И по большому счету проблем с выбором профессии у меня не было. Я знал все нюансы в этой области, не питал никаких иллюзий и был точно уверен в том, что это такая же работа, как и другие. Не скучная, и вполне себе, мужская.
Уже учась в институте, я выбрал направление пластическая хирургия. 5 лет проработал в первой в России частной клинике пластической хирургии. Открытой совместно с ГНЦ Лазерной Медицины, начинал с медбрата и прошел все этапы становления в профессии.
Страшно ли было делать первую операцию? Ведь это большая ответственность.
Если вы не знаете что вам делать, то и появляется этот страх. Хирурги плавно приходят в профессию. Сначала они наблюдают, потом помогают действующим специалистам, потом делают какие-то этапы операций под присмотром старших товарищей. И только через несколько лет им позволяют делать операции самостоятельно при участии более опытных врачей. И когда ученик набирает достаточный опыт, он может самостоятельно проводить операции. Я учился у самых знаменитых и серьезных хирургов. На всю страну их было человек 25. Но это было раньше. Сейчас достаточно поступить в ординатуру, прослушать курс лекций, понаблюдать ряд операций и никто не вправе вам запретить начать оперировать.
Вы шутите?
Нет, конечно. Сейчас такое время. Поэтому так важно уметь выбирать врача и довериться его опыту.
На что нужно обратить внимание при выборе пластического хирурга?
В первую очередь ищите врача рядом с вами: в вашей стране, в вашем городе. Потому что прежде, чем что-то изменить в себе, вы должны побеседовать с хирургом. Присмотритесь к нему. Чем больше он оперирует, тем больше у него сторонников и противников. Изучите эти мнения. Проблемы возникают у любого специалиста, и если он умеет исправлять внештатные ситуации из-за его же действий, то можно с уверенность сказать, что это специалист с большим опытом.
Но сейчас многие стараются сделать такие операции за рубежом…
И это ошибка. Объективную информацию вы сможете получить только при личном визите. Очень важно получить все услуги в одном месте и понять, что вы идете на определенный риск. Врач должен уметь сказать пациенту «нет», если он видит невозможность хирургического вмешательства. Разговор не идет о спасении жизни, разговор идет об улучшении ее качества. Поэтому, чтобы пациент мог доверять своему врачу, надо чтобы он был рядом.
Ваша задача сделать лицо красивым. Что в вашем представлении красота?
Красота – это понятие субъективное, для каждого она своя. Моя задача, как пластического хирурга в первую очередь сделать так, чтобы вы сами себе понравились. Женщины хотят быть красивыми, это заложено генетически. И врач должен понять, что нужно пациенту. Если он может воплотить его мечту, то берется за операцию, если нет, то обязан объяснить пациенту почему невозможно сделать подбородок как у Холли Бери или глаза как у Моники Белуччи. И, возможно, предложить альтернативное решение: тот подбородок и те глаза, которые подойдут именно вам и сделают лицо гармоничнее, а значит — красивее. Надо понимать, что мы ограничены в своих действиях рамками природных данных. Хороший хирург должен обладать не только отзывчивым сердцем, но и холодным умом.
Расскажите, как изменилась хирургия за последние 10 лет?
Новое, это хорошо забытое старое! Самые великие изобретения человечества — это анестезия, пенициллин и лазер! Мой отец был практически первым врачом, который начал использовать лазер в своей практике. Это одно из самых важных открытий в медицинском мире. Его начали использовать еще в прошлом веке, и до сих пор он является одним из ведущих инструментов хирурга.
Лазер применяют и в косметологии. Мне кажется, сейчас идет борьба за пациента между косметологом и хирургом. Что вы можете сказать по этому поводу?
Естественный процесс старения никак не избежать. И чем больше специалистов будут нам в этом помогать, тем лучше. Пользуясь услугами косметолога, вы отодвинете неизбежность пластической операции на 5 лет. А сделав ее, на 10-15 лет забудете о проблемах с внешностью. Но это не заменит одно другим. Поэтому, косметологи с хирургами дружат и работают в паре, как у нас в Клинике. Специалисты, которые со мной работают, имеют доступ в операционную и видят, что и как я делаю. Таким образом, они набираются опыта, чтобы более качественно проводить все процедуры.
А вы вообще отдыхаете или вся ваша жизнь – это профессия?
Во всем, что не касается моей профессиональной деятельности, я обычный человек. И увлечения у меня самые простые: люблю выбираться с семьей на природу, пригласить друзей и пойти на рыбалку. Такой отдых самый лучший для меня.
Алексей Григорьевич, вы общаетесь с женщинами, которые хотят себя изменить, что вы можете пожелать им?
Пожелаю всем нашим женщинам, да и мужчинам оставаться как можно дольше здоровыми, молодыми и красивыми. Любите себя, и возможно, вам не понадобится наша помощь.
Успех в качестве хирурга: интервью с доктором Нэнси Гантт
Успех в качестве хирурга: интервью с доктором Нэнси Гантт
26 декабря 2012 г.Успех в качестве хирурга: интервью с доктором Нэнси Гантт о ее опыте подготовки к хирургии, управлении успешной карьерой и достижении баланса между работой и личной жизнью
Д-р Нэнси Гантт — профессор хирургии в Северо-восточном медицинском университете Огайо и руководитель учебной программы хирургического клерка M3.Она является общим хирургом в Центре здоровья Святой Елизаветы в Янгстауне, штат Огайо, и нынешним вице-президентом AWS. Ее медицинские интересы включают хирургию груди и хирургическое образование, и она увлечена AWS и наставничеством молодых женщин, которые начинают свою карьеру в хирургии. Ее интервью для AWStudent дает представление о ее пути к хирургии и дает советы начинающим хирургам.
Как вы решили сделать карьеру в медицине?
Любящие животные; Изначально я хотел быть ветеринаром.Я вырос в Иллинойсе и учился в Иллинойском университете в Урбана-Шампейн. В итоге у меня появилась аллергия на кошек, что положило конец моим карьерным устремлениям быть ветеринаром. Однако я любил биологию и восхищался людьми, которых знал в медицине, поэтому решил поступить в медицинский институт. У меня не было большой финансовой поддержки, чтобы поступить в колледж, что требовало много ссуд и работы, а также мешало мне проводить много исследований. Я учился в Медицинской школе Прицкера Чикагского университета.
Когда вы узнали, что хотите сделать операцию? Что вас вдохновило?
Я начал интересоваться семейной медициной. Я думал, что это отличная карьера, когда у вас есть возможность наладить долгосрочные отношения со своими пациентами. Мне также нравилась идея заботиться о всех возрастных группах — от детей до пожилых людей. Однако я должен сказать, что хирурги Притцкера были действительно динамичными и вдохновляющими образцами для подражания. Мне очень понравился аспект хирургии, связанный с решением проблем, и возможность работать руками.Я до сих пор помню, как доктор Вольфганг Шраут объяснял пациенту с болезнью Крона о процессе лапаротомии, которую он собирался выполнить — что останется, что будет вырезано … все это было очень вдохновляющим. Я был заинтригован торакальной хирургией и операцией по трансплантации, и в конце концов был принят в хирургическую ординатуру Питтсбургского университета.
Были ли в медицинском институте другие женщины, которые хотели бы пойти на операцию?
Было удивительно большое количество женщин, которые в конечном итоге попали в хирургическую ординатуру, но я действительно не узнала об их интересе до Match Day.Когда я училась в медицинском институте, была группа «Женщины в медицине», в которой царил прекрасный дух товарищества.
Каким было место жительства?
Это было строго. Вот несколько советов: если вы хотите что-то сделать, не ходите для этого в самое оживленное место в мире. Пересадка печени проводилась каждые 16 часов, но возможность для резидента принять активное участие в процедурах трансплантации была невелика из-за невероятной конкуренции и количества пациентов, нуждающихся в помощи. .Кроме того, в то время образ жизни был просто сумасшедшим, и мне нужно было больше баланса. Со временем я заинтересовался всей общей хирургией. Еще я очень полюбила хирургию груди. Было просто потрясающе работать с женщинами, которым сделали мастэктомию. В то время было мало женщин-хирургов, и всегда было приятно поговорить с пациентами до и после операции и по-настоящему поддержать их. Вы действительно узнали их, и о них было замечательно заботиться.
Каким был ваш опыт проживания в качестве женщины?
Это было довольно безумно.Они принимали пятерых постоянных резидентов в год, и обычно только одна женщина. К счастью, кафедра хирургии доктора Генри Бансона была фантастической. Он был полностью гендерно слепым, но все же придерживался старой школы. Он просто обучил вас быть опытным хирургом, кем бы вы ни были. Он никогда не давал вам никаких указаний на то, что вы не можете делать то, что хотите, потому что вы женщина. Многие женщины уехали оттуда в качестве кардиоторакальных и пластических хирургов.
Как бы вы сейчас охарактеризовали свою карьеру?
Это было фантастически.Я обручилась с мужем (в то время ординатором-ортопедом) в течение лабораторного года моей резидентуры. Я хотел вернуться в Чикаго, но он хотел вернуться в свой родной город Янгстаун, штат Огайо, где в то время работал только один молодой хирург-ортопед. Я начал сольную практику и обучал студентов-медиков из Медицинского университета Северо-Восточного Огайо. У меня было много обязанностей, от управления отделением интенсивной терапии до обращения за травмой. Я также стал директором хирургического отделения и проработал на этой должности 20 лет.Я искренне люблю свою работу по разработке учебных программ и обучению студентов. Я получил звание профессора, прежде всего, благодаря моей образовательной работе. Я не принимал такого участия в клинических исследованиях, но в настоящее время они расширяются, поэтому Центр комплексного ухода за грудью Джоани Абду в Центре здравоохранения Святой Елизаветы (в котором я являюсь соруководителем) может быть аккредитован и предложить участие в клинических исследованиях. нашим пациентам.
Сталкивались ли вы с какими-либо проблемами совмещения личной и профессиональной жизни?
Со всеми моими обязанностями это было непросто.Я поняла, что мне нужно сбавить обороты, когда была беременна первым ребенком. У меня начались преждевременные роды на 19 неделе, и это стало для меня переломным моментом. В профессиональном плане я больше сосредоточился на хирургии груди, что сделало мой график более предсказуемым. В 2006 году мне поставили диагноз «рак груди I стадии». Это был еще один тревожный звонок. Мой диагноз действительно дал мне новый инструмент для общения с моими пациентами, перенесшими операцию на груди. Приятно, что я могу утешить их своим собственным опытом борьбы с раком груди и установить с ними контакт на новом уровне.В конце концов я переключился с индивидуальной частной практики на работу в системе здравоохранения. Переход прошел хорошо. Например, я перешел от предложения 85 000 долларов за злоупотребление служебным положением к тому, чтобы не беспокоиться об этом.
Что вы считаете наиболее выгодным в членстве в AWS?
Я бы сказал наставничество. AWS предоставляет наставничество женщинам на всех этапах их карьеры. Я действительно сожалею, что не нашел наставников на раннем этапе. AWS — просто фантастический источник поддержки.Все поддерживают всех остальных. Если вы хотите добиться успеха, вам нужны доступные люди, с которыми вы можете поговорить. В AWS есть эти люди. А женщины из AWS могут помочь вам в большем, чем просто нетворкинг. Они тоже могут помочь с жизненными проблемами. Они просто невероятно меня поддерживают.
Какой совет вы бы дали женщинам, которые только начинают тренироваться?
Выбирайте партнера очень внимательно. Лучше быть одному, чем быть в плохих отношениях.Будьте с тем, кто вас поддерживает и считает то, что вы делаете, очень круто. Мой муж до сих пор считает, что я мило выгляжу в скрабах!
Найдите время для своей семьи. Вам нужно уделять внимание своим родителям и детям на всех этапах их жизни. Берегите своих друзей и поддерживайте дружеские отношения.
Если у вас не будет времени на себя, вы не останетесь здоровыми. Хорошо питайтесь и занимайтесь спортом.
Говорите «да» только тем занятиям, которые вы цените, или задачам, которые, по вашему мнению, значительно продвинут вашу карьеру.Научитесь говорить «нет» на просьбы, которые этого не делают.
Найдите наставников по всем аспектам вашей жизни — профессиональным и личным.
Сохраните свои хобби и увлечения. Я люблю заниматься садоводством, готовить и читать в своем книжном клубе.
Зарабатывайте достаточно денег, чтобы платить за работу, которую вы не хотите делать, например, за уборку дома, чтобы у вас было достаточно времени, чтобы делать то, что вы хотите делать.
Это интервью провела Мелани Субраманиан, студентка второго курса медицинского факультета Гарвардской медицинской школы в 2012 году.
Интервью с общим хирургом
Чем вы зарабатываете на жизнь?Я доктор медицины, практикующий хирург. Общая хирургия — старейшая специальность в хирургии. Когда-то все операции в больницах проводил общий хирург. По мере усложнения медицины развивались области ортопедии, нейрохирургии, гинекологии, урологии и т. Д.
Как бы вы описали то, чем вы занимаетесь?
Я практикую в группе из пяти хирургов в сельской местности, где есть больница на 225 коек. Мы — частная группа с оплатой за услуги и не принадлежит больнице.
Факты!
Сколько зарабатывают общие хирурги? Средняя заработная плата составляет от 200 000 до 400 000 долларов. Чтобы узнать, сколько зарабатывает этот врач, нажмите здесь.Как стать хирургом общей практики? Вам нужно закончить среднюю школу, медицинский институт и 4 года ординатуры, чтобы стать хирургом общего профиля. Вы также можете специализироваться на 2 года. Посмотрите, как этот врач стал хирургом общей практики. Нажмите здесь и здесь.
Моя практика не типична для большинства хирургов общей практики, поскольку большинство хирургов живут в больших городах и имеют узкую специализацию.
Что влечет за собой ваша работа?
Моя практика, к счастью, охватывает большинство областей первоначальной практики общей хирургии. Мне нравится разнообразие дел, с которыми я могу справиться.
Я выполняю операции на щитовидной и паращитовидной железах, внесердечные операции на грудной клетке (включая инфекции и рак), доброкачественные и злокачественные заболевания груди, операции на брюшной полости, такие как операции на желчном пузыре, желудке, толстой кишке и аппендиксе, а также грыжи брюшной полости . Я также делаю некоторые гинекологические операции, такие как гистерэктомия, хотя большинство этих случаев проводятся в большинстве больниц гинекологами.Моя практика также связана с сосудистой хирургией, включая аневризмы брюшной аорты. Я также лечу опухоли кожи и мягких тканей, в том числе меланомы.
В нашей больнице я и мои партнеры также работаем хирургами-травматологами, оказывая помощь пострадавшим в автокатастрофах и других видах травм.
Я в кабинете полтора дня в неделю, в хирургии два-три дня в неделю, выполняю 40-50 дел в месяц. Обычно я получаю часть выходного дня каждую неделю. Хотя раньше в своей карьере я звонил каждые два уик-энда, теперь я звоню каждые пятые выходные.
Как вы начали работать хирургом?
В старшей школе мне всегда нравились уроки естествознания. В нашей школе были дни карьеры, и врачи, которые говорили, всегда были довольны своей карьерой, и я стал более пристально смотреть на эту профессию.
Во время учебы в колледже хирург из уха, носа и горла (ЛОР) из моего родного города привел меня в операционную, чтобы посмотреть, как он работает (вероятно, сейчас это невозможно сделать), и я был зацеплен.
Тем не менее, я закончил медицинскую школу, думая, что буду специалистом по внутренним болезням, но во время моей стажировки несколько ординаторов проявили ко мне интерес, и я переключился на общую хирургию.
Что вам нравится в хирургии общего профиля?
Мне нравятся личные награды, которые дает мне общая хирургия. Мне нравится решать сложную медицинскую проблему и выяснять, что не так, или иметь возможность отвезти больного пациента в операционную, усердно работать во время лечения и, в большинстве случаев, заставлять пациента выздоравливать и чувствовать себя лучше, чем раньше. операция. Большинство моих пациентов ценят уход, который они получают со стороны меня и моих партнеров, и это само по себе очень полезно.
В моей частной практике мне нравятся различные болезни, за которыми я могу лечить, и случаи, которые я могу выполнять. Я был бы сумасшедшим, если бы мне приходилось делать одно и то же каждый день, как хирург по лечению катаракты (хотя они находятся в банке и на поле для гольфа за несколько часов до меня!)
Что вам не нравится?
Мне не нравятся несколько вещей: иметь дело со страховыми компаниями и Medicare, которые постоянно пытаются удешевить мои услуги и таланты; вставать ночью, чтобы позаботиться о людях, которые находятся в состоянии алкогольного или наркотического опьянения и попали в автомобильную аварию, причинив вред себе или другим; заботиться о людях, которые всю жизнь не заботились о себе, и заставлять их ожидать чудес от моей заботы.
Как вы зарабатываете деньги / или как вам платят?
Поскольку я живу в пенсионном районе, около 60% моего дохода поступает от Medicare (у большинства хирургов есть 35-40% Medicare). 25% — это частное страхование, 5% — Medicaid и растущий процент, 5-10%, не страхование.
Помимо благотворительной помощи, мы списываем значительный объем услуг, считая скидки по программам Medicare и Medicaid. IRS не дает нам никаких вычетов за это бесплатное или льготное обслуживание.
Сколько вы зарабатываете, работая хирургом?
Я зарабатываю примерно 325 000 долларов в год. Никто не знает, что произойдет с возмещением медицинских расходов в связи с новым счетом за медицинское обслуживание.
Какое образование или навыки необходимы, чтобы стать хирургом общего профиля?
Подающий надежды хирург должен быть сосредоточен. В колледже я рекомендую проконсультироваться с консультантом вашего колледжа по подготовке к медицине, который проведет вас по курсам, которые вам понадобятся в медицинской школе. Хорошие оценки, отсутствие глупых ошибок вне класса (да, в медицинских школах обычно проводят проверку биографических данных) и упорный труд помогают поступить в медицинский институт.Общая хирургия — это пятилетняя резидентура после медицинской школы. Да, это тяжелая работа (всего 25 лет школы и тренировок). Да, мне понравилось тренироваться, и да, я бы сделал это снова!
Что самое сложное в том, что вы делаете?
Не отставать от постоянно меняющейся науки о хирургии и сосредоточиваться на моих пациентах, когда такие силы, как правительство и страховые компании, пытаются сделать что-то неправильное.
Что самое полезное?
Понимание того, что то, что я могу делать со своим мозгом или руками, важно в жизни пациента.Иногда это спасает жизнь, но в большинстве случаев приносит личное вознаграждение.
Какой совет вы бы дали тем, кто думает об общей хирургии?
Добраться сюда сложно, и количество общих хирургов в США с каждым годом сокращается. Ваши таланты будут очень ценны для больниц и пациентов в будущем из-за спроса и предложения в вашей профессии.
Сколько у вас отпусков?
Я хожу на одно или два хирургических собрания в год и беру еще 2-3 недели отдыха.Я живу в районе отдыха, и мне тоже нравится проводить свободное время у себя дома.
Какое распространенное заблуждение существует у людей о том, чем вы занимаетесь?
Они думают, что общая хирургия похожа на общую практику, а не на пятилетнюю хирургическую специальность.
Каковы ваши цели / мечты на будущее?
Я работаю над несколькими предприятиями со своей семьей. Мне нравится путешествовать, и я хотел бы использовать свои хирургические навыки в других странах.
Что еще вы хотели бы, чтобы люди знали о том, чем вы занимаетесь?
Я думаю, что для тех, кто занимается моей профессией, важно уделять время своей семье и участвовать в жизни их сообщества. Оба являются важными составляющими сбалансированной жизни.
Интервью с хирургом — отрывок из «Скальпеля»
Недавно я дал интервью « The Scalpel », информационному бюллетеню, выпускаемому Хирургическим клубом бакалавриата нашей медицинской школы.
Другие проблемы можно увидеть здесь:
http://surgery.med.ualberta.ca/Education/Education/Publications/Pages/default.aspx
Чем, на Ваш взгляд, привлекательны хирургические специальности по сравнению с медицинскими специальностями?
Хммм. Для меня это две вещи. Во-первых, операция помогает добиться цели, она оказывает влияние. Раньше мы говорили «операция — это делающее слово», как будто это глагол. Я имею в виду, это имеет большое значение для пациентов. Вы вынимаете у них аппендикс, они поправляются.Вы удалите их рак. Вы истощаете их заразу. Это не то же самое, что прописывать определенную дозу определенного лекарства и ждать, чтобы увидеть, что произойдет, а затем корректировать дозу и ждать, чтобы увидеть, что произойдет снова. Полагаю, в хирургии больше мгновенного удовольствия. Другое дело, что это личное, ты делаешь это сам, своими руками. Конечно, вы работаете в составе большой группы людей и можете использовать классные инструменты, но, в конце концов, лечением будет хирург. Это вы делаете разницу, вы делаете операцию, вы возглавляете команду.Это означает, что когда все идет хорошо, вы испытываете огромное чувство личного удовлетворения, но когда все идет плохо, это тоже зависит от вас.
Как вы определились со своей хирургической специальностью?
Я общий хирург в Королевской больнице Александры, но большая часть моей выборной практики сосредоточена на колоректальной хирургии, поэтому я трачу много времени на оперирование кишечника. Выбор направления моей карьеры был для меня трудным решением — когда я был студентом, я думал, что хочу стать семейным врачом, но после окончания учебы меня сразу же укусила хирургическая ошибка.Я думаю, что это была отличная команда, над которой я работал, темп, волнение и то, как пациенты быстро поправлялись! Хотел бы я сказать, что рассматривал множество других вариантов, но на самом деле я с самого начала был хирургом общего профиля. Мне понравилось разнообразие практики, столько разных операций, которые нужно изучить, и каждый день быть разным. Мне также нравилось быть универсалом, видеть пациентов с недифференцированными проблемами и составлять план лечения на месте. Мне также нравится принимать решения, основанные на ограниченной информации — например, в отношении острого живота — вы знаете, что что-то пошло не так, но вы не знаете, что именно, поэтому вам просто нужно войти и составить план на месте .Я полагаю, это может быть весело работать по более мелкой специальности или выполнять меньший круг операций, но мне нравится незапланированный хаотичный характер общей хирургии. Я всегда ищу что-то новое, говорю: «А что дальше?»
Что нужно для успеха и счастья в своей специальности?
Я бы сказал, как по любой специальности. Для начала нужно заниматься любимым делом, иначе ничего не получится. Если вы похожи на меня, вы каждое утро встаете с нетерпением, ожидая увидеть, что произойдет сегодня.Я не говорю, что у вас время от времени не будет плохих дней, но в целом вы должны любить то, что я делаю. Во-вторых, вы должны любить своих пациентов. Если вы говорите: «О Боже, еще один пациент с состоянием X», вы не можете быть счастливы. Я говорю: «Эй, еще один человек с геморроем, интересно, что в этом особенного?» И действительно, люди в любом случае очаровательны. Так что ты должен быть человеком. Далее, я думаю, вам нужно немного разнообразить свою работу. Работать нормально, но вы не хотите делать это каждый божий день.Это было бы похоже на работу на заводе. Я провожу много времени, преподаю, провожу курсы, наблюдаю за студентами и занимаюсь исследованиями в сфере образования — вот где я тоже получаю разнообразие. Затем вам нужно иметь какой-то баланс, например, иметь что-то вне работы. Ваша семья, ваши увлечения, жизнь на улице, не имеющая ничего общего с медициной. Иногда нужно уйти. Мы всегда говорили: «Что бы вы сделали со своей жизнью, если бы больше не могли быть хирургом? На всякий случай начни делать это прямо сейчас.«Наконец, я не мог быть счастлив, если у меня не было кого-то, с кем можно было бы поделиться всем этим, с кем бы я мог рассказать свои истории. Моя жена такая замечательная, и я рад, что она не врач, бывают вечера, когда я прихожу домой, и последнее, о чем я хочу говорить, — это работа.
Какой совет вы бы дали студентам-медикам, интересующимся вашей специальностью?
Если вы думаете, что вас может заинтересовать операция, я бы посоветовал сделать несколько факультативов с самого начала обучения в медицинской школе. Попробуйте несколько разных вещей и поработайте с разными людьми, чтобы понять, что такое хирургия.Когда ты попадаешь в клерк, очень легко укусить насекомое — многие студенты говорят мне: «Я прекрасно провел время в клерке общей хирургии, и я хочу быть хирургом!» Я говорю им, чтобы они не слишком волновались, пойдите и проверьте все другие клерки, и если вы все еще чувствуете это в конце года, приходите и поговорите со мной снова. Хирургия не для всех, и вы не хотите принимать поспешное решение — нам, конечно, нужны лучшие студенты в области хирургии, но мы хотим, чтобы вы рассмотрели все другие варианты и действительно знали, на что вы идете.
Как ваша специальность изменилась в недавнем прошлом и как вы ее видите в будущем?
Ваша подготовка дает вам набор общих хирургических навыков, но вы должны осваивать новые операции на практике по мере их освоения. Все время появляются новые операции и новые устройства, например, лапароскопическая хирургия — у них не было этого, когда я был студентом-медиком! Общая хирургия сильно изменилась — когда я начал тренироваться, мы сделали широкий спектр операций, включая переломы, урологию и пластическую хирургию, но с тех пор мы стали гораздо более специализированными.Например, большая часть моей работы сейчас сосредоточена на колоректальных проблемах, особенно колоректальной онкологии. Приятно быть экспертом в относительно небольшой области, но я думаю, что нам всегда будут нужны хирурги, которые могут очень быстро оценить пациентов, которые действительно заболевают, и решить, что делать, если диагноз неясен. Вы должны знать, что делать с широким кругом проблем, которые возникают, когда вы дежурите. Появляется движение к новой специальности под названием «Хирургия неотложной помощи», которая ориентирована на работу с такими остро больными пациентами.Я думаю, что в будущем геномика, нанотехнологии и робототехника окажут огромное влияние на многие аспекты медицины — время покажет, как это в итоге будет выглядеть.
Если бы вы завтра вышли на пенсию, какой момент для вас как хирурга запомнился больше всего?
Заманчиво вспомнить какую-нибудь действительно классную или грубую операцию или какой-нибудь действительно удивительный случай, но для меня больше всего запомнилось то влияние, которое вы оказываете на людей, которых встречаете. Парень, который пожимает вам руку и говорит: «Док, вы спасли мне жизнь» через 5 лет после операции по поводу рака прямой кишки.Женщина, которая плачет, когда вы говорите ей, что вылечили всю опухоль. Родственница, которая крепко обнимает вас в отделении интенсивной терапии после смерти ее мамы. То, что мы делаем, невероятно, но для меня больше всего удивляет то, как это меняет людей, это то, что я запомню больше всего.
Безопасность | Стеклянная дверь
Мы получаем подозрительную активность от вас или кого-то, кто пользуется вашей интернет-сетью. Подождите, пока мы подтвердим, что вы настоящий человек. Ваш контент появится в ближайшее время.Если вы продолжаете видеть это сообщение, напишите нам чтобы сообщить нам, что у вас возникли проблемы.
Nous aider à garder Glassdoor sécurisée
Nous avons reçu des activités suspectes venant de quelqu’un utilisant votre réseau internet. Подвеска Veuillez Patient que nous vérifions que vous êtes une vraie personne. Вотре содержание apparaîtra bientôt. Si vous continuez à voir ce message, veuillez envoyer un электронная почта à pour nous informer du désagrément.
Unterstützen Sie uns beim Schutz von Glassdoor
Wir haben einige verdächtige Aktivitäten von Ihnen oder von jemandem, der in ihrem Интернет-Netzwerk angemeldet ist, festgestellt.Bitte warten Sie, während wir überprüfen, ob Sie ein Mensch und kein Bot sind. Ihr Inhalt wird в Kürze angezeigt. Wenn Sie weiterhin diese Meldung erhalten, informieren Sie uns darüber bitte по электронной почте: .
We hebben verdachte activiteiten waargenomen op Glassdoor van iemand of iemand die uw internet netwerk deelt. Een momentje geduld totdat, мы выяснили, что u daadwerkelijk een persoon bent. Uw bijdrage zal spoedig te zien zijn. Als u deze melding blijft zien, электронная почта: om ons te laten weten dat uw проблема zich nog steeds voordoet.
Hemos estado detectando actividad sospechosa tuya o de alguien con quien compare tu red de Internet. Эспера mientras verificamos que eres una persona real. Tu contenido se mostrará en breve. Si Continúas recibiendo este mensaje, envía un correo electrónico a para informarnos de que tienes problemas.
Hemos estado percibiendo actividad sospechosa de ti o de alguien con quien compare tu red de Internet. Эспера mientras verificamos que eres una persona real.Tu contenido se mostrará en breve. Si Continúas recibiendo este mensaje, envía un correo electrónico a para hacernos saber que estás teniendo problemas.
Temos Recebido algumas atividades suspeitas de voiceê ou de alguém que esteja usando a mesma rede. Aguarde enquanto confirmamos que Você é Uma Pessoa de Verdade. Сеу контексто апаресера эм бреве. Caso продолжить Recebendo esta mensagem, envie um email para пункт нет informar sobre o проблема.
Abbiamo notato alcune attività sospette da parte tua o di una persona che condivide la tua rete Internet.Attendi mentre verifichiamo Che sei una persona reale. Il tuo contenuto verrà visualizzato a breve. Secontini visualizzare questo messaggio, invia un’e-mail all’indirizzo per informarci del проблема.
Пожалуйста, включите куки и перезагрузите страницу.
Это автоматический процесс. Ваш браузер в ближайшее время перенаправит вас на запрошенный контент.
Подождите до 5 секунд…
Перенаправление…
Заводское обозначение: CF-102 / 68f716ebbc6035b3.
Познакомьтесь с доктором.Маканджи, специалист по позвоночнику — ортопедическая ассоциация Хартфорда
Мы очень рады, что доктор Маканджи присоединился к нашей команде. Ниже он делится некоторой информацией о своем прошлом, областях знаний и философии ухода.
Расскажите о своем обучении.
Я получил степени бакалавра и магистра наук с отличием и стипендиат Университета Коннектикута, получив диплом с отличием с отличием . Я учился в Гарвардской медицинской школе, которую закончил с такими же отличиями.Я продолжила учебу в Гарварде по программе Гарвардской комбинированной ортопедической ординатуры в Массачусетской больнице общего профиля / Бригама и женской больнице / Медицинском центре Бет Исраэль Дьяконисса, где меня назначили главным резидентом. Я прошел стажировку по ортопедической хирургии позвоночника в Институте Ротмана и Университете Томаса Джефферсона в Филадельфии, где я был клиническим инструктором по ортопедической хирургии.
Каковы ваши специальности?
Специализируюсь на оперативном и безоперационном лечении заболеваний позвоночника.Мой опыт и клинические интересы включают:
- комплексная реконструкция шейного и поясничного отделов
- малоинвазивная хирургия позвоночника с помощью роботизированной навигации
- лечение дегенеративных состояний, а также опухолей, травм и инфекций
Что побудило вас выбрать позвоночник в качестве своей специальности?
Мне очень нравится возможность помогать пациентам, которые испытывают сильную боль, и оказывать им облегчение. Приятно видеть, как пациенты добиваются ощутимых улучшений, которые могут улучшить их качество жизни и мобильность.У меня также были отличные наставники в этой области, которые были удовлетворены этим карьерным ростом и тем, как жили их пациенты.
Вы принимаете только пациентов, которым требуется операция?
Абсолютно нет. От восьмидесяти до девяноста процентов пациентов, которых я вижу, не нуждаются в операции на спине. Им можно значительно помочь с помощью противовоспалительных средств, физиотерапии, инъекций и успокаивающих средств. Есть небольшая группа пациентов, которым не удается принять консервативные меры, и тогда операция на позвоночнике становится жизнеспособным вариантом.
Большая часть моей роли — диагностика и определение оптимального плана лечения. Разница между хорошим хирургом позвоночника и отличным хирургом позвоночника заключается в том, что он определяет тех пациентов, которым действительно может помочь операция на спине, и тех, кому можно помочь безоперационными методами. Хирургия позвоночника должна рассматриваться только тогда, когда консервативные меры исчерпаны.
Какие успехи были достигнуты в хирургии позвоночника?
Как хирург, операция на позвоночнике — это сложное занятие, которое мне очень нравится.Хирургия позвоночника прошла долгий путь. Один из самых больших сдвигов — это отход от традиционного заднего доступа через заднюю часть позвоночника. За последнее десятилетие произошел сдвиг в сторону входа сбоку или спереди, что сократило время восстановления.
Еще одним большим нововведением является использование робототехники, которая продолжает улучшаться с каждым днем. Использование робота позволяет ускорить операцию, сделать ее более безопасной, сделать разрезы меньшего размера и улучшить восстановление.
Как вы подходите к уходу за пациентами?
Во время первоначальной оценки я сосредотачиваюсь на постановке точного диагноза и применяю консервативные меры.Есть очень мало проблем, которые требуют решительных действий, если нет травмы или инфекции. Моя цель — составить план действий для моих пациентов, чтобы они знали, чего ожидать на каждом этапе пути. Мне нравится предоставлять очень подробный обзор, чтобы они знали свой план лечения, что произойдет, если не будет внесено никаких улучшений, и куда мы пойдем дальше. Я стараюсь дать пациентам представление о естественном развитии их лечения, чтобы не было сюрпризов.
Как вы делитесь своим опытом и всегда в курсе последних достижений в области ухода за позвоночником?
В настоящее время я сижу в редакционной коллегии журнала « Клиническая хирургия позвоночника», — рецензируемой публикации.Я являюсь автором и рецензентом Orthobullets , онлайн-платформы, которую используют тысячи жителей и лечащих врачей для ортопедических материалов и обучения.
Если у меня болит спина, следует ли мне назначить визит?
Я рада видеть всех, у кого болит спина или шея. Если кто-то испытывает боль, которая распространяется вниз по плечу или ноге, сталкивается со слабостью или онемением, или сталкивается с постоянной болью, ему обязательно нужно прийти ко мне. Раннее вмешательство важно, и я хотел бы помочь людям до того, как они придут ко мне в очень плохой форме.
Где вы принимаете пациентов?
Сейчас я принимаю пациентов в наших офисах в Хартфорде, Гластонбери и Фармингтоне. Этой осенью я также буду принимать пациентов в нашем новом офисе в Энфилде. Меня поддерживает мой старший медицинский ассистент Найри О’Рейли. Чтобы записаться на прием, позвоните по телефону (860) 549-8252.
Сын главного хирурга прерывает утреннее телеинтервью
Главный хирург Вивек МуртиПлан за 5 триллионов, скорее всего, придется уменьшить. Главный хирург: «Наш враг — вирус. Это не друг друга ». Сын МОРЕ появился во время утреннего интервью в среду, в котором Мурти обсуждал паузу в стране в отношении вакцины от коронавируса Johnson & Johnson.
Пока Мерти отвечал на вопросы Гейл Кинг, Гейл Кинг Нейт Берлесон перескакивает от футбола к новостям с «Утром CBS». Свидетель говорит, что Р. Келли следил за подругами во время интервью Гейл Кинг. Этим утром », — прервал его сын, который на протяжении всего интервью, казалось, то появлялся, то выходил, прежде чем сесть на колени у отца.
В сегодняшнем эпизоде столкновения семьи и работы ко мне неожиданно присоединился очаровательный гость, чтобы поговорить о паузе с вакциной J&J и о том, почему наша уверенность в вакцинах # COVID19 остается высокой. Итог: вакцины остаются нашей величайшей возможностью обратить пандемию вспять. https://t.co/kwJ0ydnIxY
— Доктор Вивек Мурти, 21-й главный хирург США (@Surgeon_General) 14 апреля 2021 г.
«Доктор Мурти что-то постоянно всплывает на вашем экране», — сказал Кинг. «Мы хотим, чтобы зрители знали, что мы тоже это видим.Мы не знаем, что это, черт возьми. Все безопасно. Все хорошо. Но что-то есть — похоже, собака или что-то выскакивает вокруг вас, но все в порядке ».
« Я вам покажу. Это мой маленький мальчик, — ответил Мурти, усаживая сына к себе на колени.
«Ой. Так жаль. Ну, по крайней мере, мы можем объяснить », — сказал Кинг со смехом.
Мурти рассказал об этом в твите.
« В сегодняшнем эпизоде столкновения семьи и работы ко мне неожиданно присоединился очаровательный гость, чтобы поговорить о вакцине J&J. пауза и почему наша уверенность в вакцинах # COVID19 остается высокой », — написал он.«Итог: вакцины остаются нашей величайшей возможностью повернуть вспять пандемию».
Во вторник высокопоставленные чиновники здравоохранения США призвали приостановить распространение и использование Johnson & Johnson COVID-19 после того, как среди женщин, получивших прививки, были обнаружены шесть случаев редких тромбов.
«Это важно отчасти для того, чтобы медицинское сообщество знало о потенциале этих неблагоприятных событий и могло планировать надлежащее распознавание и лечение благодаря уникальному лечению, необходимому для этого типа тромба», — Еда и чиновник Управления по лекарствам Питер Маркс и Энн Шухат, высокопоставленный сотрудник Центров по контролю и профилактике заболеваний, написали в совместном заявлении.
Мерти повторил в среду, что пауза в использовании вакцины является необходимым шагом в обеспечении безопасности, поскольку вакцинация продолжается по всей стране.
«Помните, эти паузы на самом деле обычное дело, когда выкладываются лекарства и вакцины», — сказал он. «В этом нет ничего необычного. Мы просто делаем должную осмотрительность, которую нам необходимо сделать, чтобы убедиться, что все в безопасности, чтобы мы могли продолжить наши усилия по вакцинации».
Braves: Интервью с хирургом-ортопедом предполагает, что травма Майка Сорока может иметь нечто большее.Марк Дракос, хирург-ортопед из больницы специальной хирургии, ответил на несколько вопросов, касающихся недавнего повторного разрыва ахилла Майка Сорока. Весь процесс выздоровления с тех пор, как Сорока изначально разорвал свой ахиллес, был — за неимением лучшего слова — подозрительным, и после моего разговора с доктором Марком Дракосом мне еще больше интересно узнать, какие детали появятся в дальнейшем. Мы все еще ничего не слышали от Сорока с тех пор, как он повторно разорвал свой ахиллес, и у меня такое чувство, что в этой истории есть нечто большее, чем нас сейчас заставляют верить.Доктор Дракос соглашается; ниже наш разговор.
Чейз Ирле: Похоже, Сорока пережил осложнения на протяжении всего процесса выздоровления. Насколько часто это случается при ремонте ахилла? И будет ли во второй раз еще сложнее?
Доктор Марк Дракос: Это ненормально. Кажется, в этой истории есть нечто большее, чем они предполагают. Во второй раз результаты не так хороши.
Чейз Ирле: Судя по всему, тело Сорока отвергло швы на его ахилле.Я никогда не слышал слова «шов» до этого отчета. Что такое швы и насколько редко их тело отторгает?
Доктор Марк Дракос: Швы скрепляют ахиллес. У некоторых людей есть реакция на шовный материал или аллергия на него. В большинстве случаев это просто инфекция, которая находится вокруг любого инородного материала, которым в данном случае является шов.
Чейз Ирле: Эта последняя слеза была от Сороки, когда она шла на стадион.Учитывая это и предыдущий отчет о швах, возможно ли, что они соединены? Отразится ли это негативно на хирурге, или это просто очередная неприятная авария?
Доктор Марк Дракос: Опять же, вероятно, это не все. Я никогда не слышал, чтобы у кого-то возник повторный разрыв после ходьбы.
Чейз Ирл: Каково типичное время восстановления при повторном отрыве? Когда мы можем с полным основанием ожидать, что Сорока снова сбросит насыпь?
Др.Марк Дракос: 1 год
Чейз Ирле: Теперь, когда Сорока дважды разорвал один и тот же Ахиллес, каковы шансы, что это произойдет снова, по сравнению с тем, кто никогда раньше не разрывал Ахиллеса? И в какой момент мы перестаем говорить о завершении сезона и начинаем говорить о возможном завершении карьеры?
Д-р Марк Дракос: Вероятность повторного обращения после 1 составляет 1%. Через 2 слезы наверняка будет выше, но эти данные неизвестны. Для питчера это не так критично, как для баскетболиста (в 40% случаев это может привести к прекращению карьеры), но вполне возможно, что он не сможет подавать снова, особенно если это его отталкивание. ступня.
—
Когда пришла новость о повторной слезе Сороки, мое сердце упало в живот. Невозможно не почувствовать этого ребенка, который является одним из самых талантливых питчеров в мире. Он просто не может найти перерыв, и пройдет не меньше года, прежде чем мы узнаем, сможет ли он снова успешно продвинуться на высшем уровне.